– Ну, надеюсь, меня оно не касалось, – сказал Трент. – Мыприехали.

Он заплатил шоферу, открыл дверь, провел Дермота темнойлестницей, толчком распахнул еще одну дверь и впустил его в свой кабинет –маленькую комнатку на втором этаже. Потом включил свет и вошел следом за ним.

– Пока тут совершенно безопасно. А теперь мы в две головыподумаем, как быть дальше.

– Я поставил себя в глупое положение, – вдруг сказал Дермот.– Мне нечего было бояться. Теперь я это ясно вижу. Тут очевидный заговор.Какого черта ты смеешься?

Трент откинулся на спинку стула, трясясь от неудержимогосмеха. В его смехе было что-то жуткое, что-то жуткое было и в нем самом. В егоглазах появился странный блеск.

– Необычайно хитрый заговор, – подтвердил он, задыхаясь отсмеха. – Дермот, дружище, тебе конец.

Он пододвинул к себе телефон.

– Что ты собираешься делать? – спросил Дермот.

– Звонить в Скотленд-Ярд. Сказать им, что птичка здесь, внадежном месте, и под замком. Да, я запер дверь, когда вошел, а ключ положил вкарман. Ты напрасно смотришь на ту дверь, что у меня за спиной. Она ведет вкомнату Клер, а она всегда закрывает ее изнутри. Понимаешь, она боится меня.Давно боится и всегда знает, когда я начинаю думать о ноже – о длинном и остромноже. Оставь, ничего у тебя не выйдет…

Дермот уже хотел прыгнуть на него, но Джек достал из карманаужасного вида револьвер.

– Это второй, – довольно засмеялся он. – Первый я положил вящик твоего комода, сразу же после того, как застрелил из него старого Уэста.На что ты там смотришь через мою голову? На ту дверь? Напрасно. Даже если быКлер открыла ее, а для тебя она могла бы это сделать, я подстрелил бы тебяпрежде, чем ты до нее добрался. Не в сердце. Чтобы не убить, а только ранить,чтобы ты не смог убежать. Я стреляю метко, ты знаешь. Когда-то я спас тебежизнь. Дурак был. Нет, нет, я хочу, чтобы тебя повесили, именно повесили. А ножмне нужен не для тебя. Он для Клер, очаровательной Клер, такой белой и нежной.Старый Уэст об этом знал. Он для того и приходил сегодня, чтобы убедиться,сумасшедший я или нет. Он хотел запрятать меня за решетку, чтобы я не накинулсяс ножом на Клер. Я был очень осторожным. Я взял его ключ и твой тоже,выскользнул из танцевального зала, только мы вошли туда. Поехал к его дому,зашел туда сразу после тебя, выстрелил и сразу вышел… Потом приехал к тебе,оставил револьвер, вернулся в Графтон почти одновременно с тобой, а когда мы стобой прощались, положил ключ назад в карман твоего пальто. Я не боюсь тебе вэтом признаться. Больше никто не слышит, а я хотел бы, чтобы ты, когда тебябудут вешать, знал: это сделал я… Боже, как мне смешно! О чем ты думаешь? Что ты,черт тебя побери, там видишь?

– Я думаю, что лучше бы тебе, Трент, не возвращаться домой.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Оглянись.

Трент быстро оглянулся. В двери соседней комнаты стояли Клери инспектор Веролл…

Трент отреагировал молниеносно. Прозвучал выстрел – и попалв цель. Он упал поперек стола. Инспектор подскочил к нему, а Дермот, словно восне, смотрел на Клер. Целый рой мыслей, без видимой связи между собой,промелькнул у него в голове: дядя, ссора с ним, страшное недоразумение – английскийзакон о разводе никогда бы не освободил Клер от сумасшедшего мужа, – «всем нам,известное дело, жаль ее», договоренность между нею и сэром Эйлингтоном, которуюхитрый Трент разгадал, ее слова: «Ужасно! Ужасно! Ужасно!» Да, но теперь…

Инспектор выпрямился.

– Мертв, – сказал он с досадой.

– Конечно, – услышал свой голос Дермот. – Он всегда меткострелял…

Отдышавшись, каноник Парфитт обтер лицо и шею большимклетчатым платком. Да, в его возрасте бегать за поездами становилось трудно. Сгодами он погрузнел и начал страдать одышкой даже от быстрой ходьбы, не говоряуже о беге. Объясняя это новое для него явление, он всегда с достоинствомповторял: «Сердечко пошаливает, знаете ли…»

Найдя свое купе в вагоне первого класса, каноник устроился вуглу и с облегчением вздохнул. Блаженно вытянув ноги, он почувствовал, кактепло жарко натопленного вагона разливается по его изрядно закоченевшему телу.Теперь валивший снаружи снег был ему не страшен. «Удобное местечко, особеннодля такой долгой ночной поездки, – подумал он. – Когда наконец они додумаютсяцеплять к поезду спальные вагоны?»

Три остальных угла купе были уже заняты. Оглядывая своихпопутчиков, каноник Парфитт обнаружил, что человек в дальнем углу приветливоулыбается, явно желая показать, что узнал его. Это был гладко выбритый мужчинас живым насмешливым лицом и седеющими на висках темными волосами. По его видуможно было понять, что он принадлежит к юридическому сословию. И действительно,сэр Джордж Дюран был известным адвокатом.

– Вы здорово бегаете, Парфитт, – заметил он с добродушнойулыбкой. – Наблюдал через окно ваш рывок.

– Иногда приходится, хотя это очень вредно для моего сердца,сэр Джордж, – ответил священник. – Какая удача, что мы едем в одном купе.Приятно иметь умного собеседника во время такого долгого пути. Далеконаправляетесь?

– До Ньюкасла, – коротко ответил сэр Джордж. – Да, вы знакомыс доктором Кэмпбеллом Кларком?

Человек, сидевший в соседнем углу по одной стороне сканоником, любезно поклонился.

– Мы с ним столкнулись на платформе. Еще одна приятнаяслучайность.

Каноник Парфитт с нескрываемым интересом посмотрел надоктора Кэмпбелла Кларка, имя которого было ему хорошо знакомо. Доктор Кларкбыл известным врачом-психиатром, его последняя книга «Проблемы подсознания»имела шумный успех и была у всех на устах.

Перед каноником Парфиттом предстал человек с квадратнойчелюстью, властными голубыми глазами и рыжеватыми редеющими волосами. Онпроизводил впечатление человека с очень сильной волей.

По инерции священник перевел взгляд в противоположный угол,подсознательно надеясь и там встретить знакомую личность, но четвертый попутчикоказался совершенно незнакомым, к тому же, по всей видимости, иностранцем. Этобыл худощавый темноволосый человек довольно невзрачного вида. Казалось, ондремал, закутавшись в широкое пальто и надвинув на лоб шляпу.

– Каноник Парфитт из Брэдчестера? – спросил доктор КэмпбеллКларк приятным низким баритоном.

Каноник был польщен. Его последние «научные проповеди»произвели настоящий фурор, особенно после того, как их подхватила пресса. Да, оноказался прав. Теперь, как никогда, церковь нуждалась в отвечающей духу временимодернизации.