Юлька вытаращилась на Марту Рудольфовну. Так вот что значилислова об оценке с помощью большого жюри!

– То есть как это…. – пролепетала она. – Выменя с собой в гости возьмете, что ли?

– Не заикайся. Да, возьму. И хочу, чтобы ты к этомувремени выглядела прилично. Потом мы с Валентиной попросим нескольких мужчин иженщин, чтобы они честно сказали, что думают о твоей внешности. Элементарно.

Все сказанное звучало дико, но у Юльки не было никакихсомнений, что ведьма так и сделает. Она захочет оценить результат своей работы,и для этого ей потребуются независимые эксперты. Эксперты посмотрят надомработницу Марты Рудольфовны и одобрительно кивнут (что вряд ли), пожмутплечами (что маловероятно) или сочувственно покачают головой (скорее всего).Представив такую перспективу, Юлька чуть не взвыла.

– Поскольку времени остается не так много, –продолжала Конецкая, – а работы – поле непаханое, то начинаем сзавтрашнего дня. Будешь учиться одеваться, держаться, краситься и смотреть. Ивсему остальному тоже.

Юлька переварила информацию и вопросительно взглянула нахозяйку.

– Неужели вы в самом деле собираетесь сделать из менякрасавицу? – недоверчиво спросила она.

Теперь, когда ей стал ясен план Марты Рудольфовны, она немогла поверить, что умная и ценившая свое время старуха ввязалась в такоебезнадежное предприятие.

Марта закурила, выпустила вверх из накрашенных морщинистыхгуб струйку дыма.

– Запомни вот что, – спокойно сказала она. –Есть красота односекундная, когда посмотрел на человека, поразился его красоте,потом еще раз взглянул – и все, переключился на что-то другое. А есть – долгая,когда хочется смотреть, не отрывая глаз. Ее нельзя разложить на составныечасти, на правильные черты лица. А иной раз на правильные и не раскладывается,потому что нос великоват, глаза слишком раскосые и уши оттопыренные… Ты можешьдаже не понять, что это и есть – настоящая красота. – Старуха стряхнулапепел, прикрыла перламутровые веки и закончила: – Именно такую красоту из тебяи можно сделать. А точнее – только такую и можно.

Лена проснулась не по сигналу будильника, а на минуту раньшеи целых шестьдесят секунд лежала, наслаждаясь тишиной, наблюдая из-подполуприкрытых ресниц за быстрыми, рваными шагами стрелки. В голове звучаломерное «тик-так-тик-так», и больше всего хотелось провести в таком состоянии неминуту, а весь день, чтобы вместо мыслей был только бесстрастный отсчет секунд.

Она отключила будильник за мгновение до того, как он долженбыл прозвонить, и почти сразу услышала сонный голос матери из соседней комнаты:

– Лена, проснулась? Вставай, у тебя часы отчего-то несработали!

– Встаю! – крикнула она, в который раз поражаясьспособности матери улавливать не то что шорохи – казалось, даже мысли. Когда-тоЛена сравнивала ее с подсолнухом, но сравнение было неверным – скорее уж ОльгаСергеевна напоминала радар, чувствительный к малейшим колебаниям воздуха. Авоздухом была Лена.

– Что-то ты сегодня сумрачная, – озабоченносказала Ольга Сергеевна, появившись в спортивном костюме на кухне, гдезавтракала дочь. – Плохо спала?

Она всегда вставала рано, делала гимнастику, растирала лицокусочком льда с добавлением настоя ромашки, стягивала редкие волосы ваккуратный пучок на затылке, пять минут хлопала себя по подбородку – чтобы неотвисал, и после всех этих процедур и манипуляций излучала энергию, от которойЛене почему-то хотелось закрыться зеркальным щитом. Сама она по утрамнапоминала себе ежика, которого развернули силком и вот-вот дотронутся чем-тохолодным и неприятным до его беззащитного брюшка. Хотелось свернуться обратно,заползти в нору и лежать, зажмурив глаза, слушая шелест листьев над головой. Номать с детства приучала ее к тому, что вставать нужно бодрым, а утренняявялость и нежелание общаться с миром – что-то вроде постыдного порока, вкотором ни в коем случае нельзя признаваться.

Спалось Лене ночью и в самом деле плохо, но говорить об этомбодрой матери не хотелось.

– Нормально я спала, мам.

– Врешь, – заметила Ольга Сергеевна. – Я жевижу. На, выпей.

И сунула дочери под нос чай из своих травок, заботливонастоянный в термосе.

– Мам, да я не хочу…

– Пей, тебе говорят!

Лена подчинилась. Горьковатый чай согрел ее, и она и впрямьпочувствовала себя лучше. Неудовольствие, сидевшее в глубине души, почтиисчезло, и Лена быстро собралась на работу, испытывая что-то похожее навоодушевление. Это состояние так редко посещало ее последние годы… «Нерастерять бы его».

Но когда она шла по офису редакции, то поняла, чтовоодушевление было иллюзией, посетившей ее на короткое время и незаметноисчезнувшей. Иллюзия оставила после себя ощущение утраты и слабое воспоминаниео том, что когда-то каждый ее день начинался не с мечты пролежать в постеливесь день под тиканье будильника в голове, а с совсем других мыслей и чувств.

Она заглянула в кабинет к Ерофееву и обнаружила у негомолодого человека – бледного, сутулого, непритязательно одетого. Сам Ерофеев,вальяжно закинув одну пухлую ногу на другую, учил юношу жизни, однако припоявлении Лены прервался и даже попытался поцеловать ей ручку – не оттого, чтобыл старомодно-галантен, а из желания пустить пыль в глаза новому человеку.

– Саша, мне не до твоих лобзаний. – Лена мягко, норешительно отобрала руку. – Где Грищук? Мы с ним должны тему утвердить, яспециально пораньше приехала, а его нет.

– Будет, Леночка, будет тебе Грищук! Митя, познакомься:это наша Елена Дмитриевна, оч-чень ценный кадр. – Он сочно выделил «ч» вслове «очень». – Если тебе повезет, Елена Дмитриевна согласится дать парууроков, или, иначе говоря, лекций, а еще точнее – проведет беседу…

– Саша, прости, – перебила Лена. – Еслизайдет Грищук, скажи ему, что я в бухгалтерию спустилась, хорошо?

– Ладно, – недовольно отозвался тот.

Лена вышла из кабинета, неплотно прикрыв за собой дверь, идо нее сразу донеслось небрежно брошенное:

– Ушла наша звезда… Не захотела на тебя время тратить.

– А это кто?.. – спросил неуверенный высокийголос. – Сама Дубровина, что ли?

– Именно! – с напускным энтузиазмом воскликнулЕрофеев. – Именно, что сама! Понял, с кем работать будешь? Вот то-то.

– А ты знаешь, отчего она писать-то перестала? –Парень был ужасно заинтригован, чувствуя, что подобрался к человеку,обладающему разгадкой волнующей его тайны. – Знаешь, Саш?

Лена поморщилась и хотела уйти, чтобы не слышать ответа, ноиз двери напротив вышел человек, которого она меньше всего хотела бы видеть вэту секунду, и от растерянности она замерла на месте. Вася Ковригин помахалкому-то, скрытому от ее глаз, затем обернулся, увидел Лену, и его добродушнаяулыбка исчезла, а вместо нее появилась неловкая, совсем ему не идущая.