— Да, — согласился я и почувствовал — в этом случаеодносложного ответа недостаточно.

Я понял, что имела в виду Эдит де Хэвилэнд, когда говорила:«без Аристида в доме стало пусто». Это был настоящий «кривой человечек»,построивший настоящий «кривой домишко», и без него «кривой и убогий домишко»потерял свой смысл.

— А вот портрет его первой жены кисти Сарджента, — указалТавернер.

Я принялся рассматривать холст, висевший в простенке междуокон. Манера исполнения портрета отличалась свойственной Сардженту жесткостьюлиний. Длина лица была, как мне показалось, несколько преувеличена — так же,как и некоторая его «лошадиность». Потрет типичной английской леди из высшегопровинциального общества. Красивое лицо, но несколько безжизненное. Абсолютнонеподходящая жена для маленького деспота, криво усмехающегося над каминнойполкой.

Дверь открылась, и в гостиную вошел сержант Лэмб.

— Я сделал все возможное, сэр, — доложил он. — Слуги молчат.

Тавернер вздохнул.

Сержант вытащил из кармана блокнот и, стараясь не привлекатьк себе внимания, устроился в кресле в глубине комнаты.

Дверь снова открылась, и в гостиную вошла вторая женаАристида Леонидиса.

Чрезвычайно дорогое черное платье с глухим воротом идлинными рукавами очень шло женщине. Ее заурядное симпатичное личико обрамлялидовольно красивые каштановые волосы, уложенные в чересчур замысловатуюприческу. Миссис Аристид Леонидис была тщательно напудрена, нарумянена инакрашена, но я сразу понял, что она недавно плакала. Шею ее украшало ожерельеиз очень крупного жемчуга, правую руку — перстень с огромным изумрудом, а левую— перстень с таким же огромным рубином.

Бренда была явно напугана.

— Доброе утро, миссис Леонидис, — непринужденно произнесТавернер. — Извините, что снова беспокою вас.

— Вероятно, это необходимо для дела, — безучастно ответилаона. — Вы, конечно, понимаете, миссис Леонидис, что полное право требоватьприсутствия здесь вашего адвоката?

«Интересно, — подумал я, — осознает ли она важность этогозамечания? Похоже, нет».

Она довольно мрачно ответила:

— Я не люблю мистера Гэйтскилла. И не хочу видеть его.

— Вы можете пригласить своего собственного адвоката.

— Да? Я вообще не люблю адвокатов. Я их боюсь.

— Вы вправе поступать как хотите. — Тавернер одарил женщинудежурной улыбкой. — Итак, приступим?

Сержант Лэмб послюнил карандаш. Бренда Леонидис села натахту лицом к Тавернеру.

— Вы выяснили что-нибудь? — спросила она. Ее пальцы нервнотеребили подол шифонового платья.

— Теперь мы можем с полной определенностью утверждать, чтоваш муж умер от отравления эзерином.

— Этими глазными каплями?

— Да. Когда вы делали мистеру Леонидису последнюю инъекцию,в пузырьке был не инсулин, а эзерин.

— Но я этого не делала! Я не имею к этому никакогоотношения. Поверьте, инспектор.

— Значит, кто-то умышленно налил эзерин в пузырек из-подинсулина.

— Какой дурной поступок!

— Да, миссис Леонидис.

— Вы считаете, что кто-то сделал это специально? Иливсе-таки случайно? Это не может быть… такой шуткой, а?

— Нам это не кажется шуткой, миссис Леонидис, — спокойноответил Тавернер.

— Это мог сделать кто-нибудь из слуг.

Тавернер не ответил.

— Да, наверное, так оно и было. Больше никто не мог сделатьэтого.

— Вы уверены? Подумайте, миссис Леонидис. Неужели у васбольше нет никаких предположений? Не было ли у вашего мужа конфликтов скем-нибудь? Каких-нибудь ссор?

Бренда не сводила с инспектора широко раскрытых непонимающихглаз.

— Понятия не имею, — сказала она.

— Вы говорили, что ходили в кино в тот день.

— Да, я вернулась домой около половины седьмого… Было времяделать инъекцию… Я… Я… сделала ему укол, как обычно. И он… Ему стало плохо. Яиспугалась… Побежала за Роджером… Я уже все это вам рассказывала. Неужели ядолжна повторять это снова и снова? — В ее голосе послышались истерическиенотки.

— Извините, миссис Леонидис. Могу я побеседовать с мистеромБрауном? — С Лоуренсом? Но он ничего об этом не знает.

— Тем не менее я хотел бы с ним побеседовать. Брендаподозрительно посмотрела на Тавернера. — Он занимается латинским с Юстасом вклассной комнате. Вы хотите, чтобы его позвали сюда?

— Нет… Мы сами пройдем к нему.

Тавернер быстро вышел из гостиной. Мы с сержантом Лэмбомпоследовали за ним.

— Нагнали вы на нее страху, сэр, — заметил сержант.

Тавернер проворчал в ответ что-то неразборчивое. Мыподнялись по короткой лестнице и прошли по коридору в большую комнату,выходящую окнами в сад. Там за столом сидели молодой человек лет тридцати и красивыйсмуглый подросток.

При нашем появлении они подняли головы. Брат Софии Юстаспосмотрел на меня, Лоуренс же уставился отчаянным взглядом на главногоинспектора Тавернера.

Я никогда не видел, чтобы человек был настолько парализованстрахом. Он встал, потом снова сел. И произнес голосом, срывающимся почти ввизг:

— О… Э-э… Доброе утро, инспектор.

— Доброе утро, — резко ответил Тавернер. — Могу япобеседовать с вами?

— Да, конечно. Большая честь для меня. По крайней мере…

Юстас поднялся.

— Вы хотите, чтобы я ушел, инспектор? — В его приятномголосе отчетливо слышались враждебные нотки.

— Мы… Мы продолжим наши занятия позже, — сказал учитель.

Юстас направился к двери деланно развязной походкой. Уже насамом выходе он поймал мой взгляд, ухмыльнулся и чиркнул себя большим пальцемпо горлу. Потом вышел, захлопнув за собой дверь.

— Итак, мистер Браун, — сказал Тавернер, — заключениеэкспертизы гласит, что смерть мистера Леонидиса наступила в результатеотравления эзерином.

— Я… Вы имеете в виду… Мистер Леонидис действительно былотравлен?.. Я надеялся…

— Он был отравлен, — резко подтвердил Тавернер. — Кто-тоналил эзерин в пузырек вместо инсулина.