— Отпусти меня! — я не могу ничего ему возражать, плачу от боли в щеке, в руке, которую он так грубо и сильно держит, и от его слов, тоже грубых и несправедливых. — Не хочу ничего от вас! И жениха не хочу!

— Прекрати позорить семью, грязная ты девка! — рычит брат, — сегодня придет семья твоего жениха, веди себя правильно! Иначе… Иначе, клянусь, я продам тебя в бордель в Турцию, поняла?

Я смотрю на него, отказываясь верить словам. Рядом глухо ахает и что-то бормочет тетка.

— У меня твой паспорт, родителям скажу, что сбежала. И все! Поняла меня, тварь? Только посмей себя неправильно повести на сватовстве, не быть покорной и благочестивой! Я клянусь, я это сделаю. И никто не помешает.

У него ужасные, черные глаза, в которых нет ничего человеческого.

Я верю ему.

Тетка ничего никому не скажет… А с него станется отправить меня… Ох…

— Рустам… — я все-таки пробую достучаться до этого животного, которого по глупости своей приняла за брата, — ты что? Ну ведь это же… Бесчеловечно…

— Бесчеловечно — это отказываться от жениха, которого тебе с таким трудом нашли родные. Идти против воли родителей. Одеваться, как грязная девка, и разгуливать по злачным местам. Пить алкоголь. Совращать невинных девушек с пути истинного.

— Но Алия сама! — кричу я, решая не покрывать больше сестру! Это ее вина, пусть она тоже отвечает!

За это получаю еще одну пощечину.

— Не смей о моей сестре заговаривать вообще! Она — невинная девушка, в отличие от тебя, грязной! Ты радоваться должна, что тебя, такую, берут в такую семью! И ноги мне целовать, что я сумел договориться! А не кричать и не скандалить!

Он отталкивает меня от себя, и я падаю, в последний момент сумев уцепиться за раковину.

— Умойся, приведи себя в порядок, — цедит он злобно, — потом тебе принесут нормальную одежду, а не ту грязь, что ты привезла с собой. И через два часа приедет семья твоего жениха. Попробуй только хоть слово против сказать! Попробуй только рот раскрыть вообще! Молчишь, смотришь в пол! Поняла?

Я молчу, и он, резко качнувшись ко мне, хватает пальцами за щеки, приподнимая мое лицо:

— Поняла, я спрашиваю?

— Да, — хриплю я, и слезы текут по щекам.

Рустам смотрит на меня пару секунд, а затем неожиданно вытирает слезы пальцами:

— Красивая, — говорит уже более спокойным тоном, — понимаю, почему он не отказался… Даже после всего. Веди себя правильно, Наира, и тогда все будет хорошо. Мы все только счастья тебе хотим, поверь. Мы знаем, как будет лучше для тебя.

После этого он отпускает мое лицо, обменивается с матерью взглядами и выходит из комнаты.

А я остаюсь.

С ужасом в сердце и безумием в голове.

— Умойся, Наира, — спокойно говорит тетка.

— Тетя… Неужели вы позволите, чтоб меня… в Турцию? — шепчу я потерянно, все еще не веря до конца в произошедшее.

— Веди себя правильно, и все будет хорошо, — поджимает губы тетка. И уходит.

А я остаюсь.

Совсем одна.

— Вот, переоденься, — тетка сует мне какие-то светлые тряпки, больше похожие на шелковые мешки, — и яшмак повяжи.

— Нет.

Не знаю, как мне сил хватает еще говорить это слово. Но по-другому не получается, несмотря на все угрозы брата. На реальность этих угроз.

Просто в какой-то момент кажется, что, если позволю себе еще и лицо закрыть, то это будет… Это будет, словно меня уже продали. Уже поработили и бросили в постель чужому мужчине.

Хотя… Разве это не так?

— Повяжешь, — шипит тетка повелительно, — только попробуй нас опозорить!

— Я хочу с бабушкой поговорить! — последняя моя возможность, пришедшая в голову, наверно, в горячке безумия.

Может, бабушка не знает, что я не хочу замуж? Наверняка не знает! Она не позволит этому случиться!

Я вспоминаю доброе лицо бабушки Ани, ее морщинистые теплые руки, так ласково обнимавшие меня совсем недавно…

Да, если и искать защиты, то только у нее.

— Мама себя плохо чувствует! — строго говорит тетка, — из-за тебя, между прочим! Как узнала, что ты наделала, во что ты Алию втравила…

— Но это не я! — не выдерживаю, кричу опять, на глазах — слезы! Ну сколько можно! — Я не виновата ни в чем!

Тетка стремительно бьет меня по губам. Не больно, но обидно и оскорбительно.

— Прекрати, мерзавка! Моя дочь — воспитанная, чистая девушка! Она виновата лишь в том, что очень молода и доверчива! Знал бы твой отец, какую змею воспитал! И зачем я согласилась принять тебя в своем доме? Ты одни беды приносишь! Одевайся! И попробуй только не закрыть лицо! Паранджу надену, клянусь!

Она уходит, опять запирая меня в комнате.

И я позволяю себе опять бушевать, кричать, бить дверь кулаками. Знаю, что не поможет, но внутри клокочет ярость вперемешку с ужасом.

Напоминаю себе несчастного зайца в силках. Не выбраться, с каждым движением путы только крепче.

В итоге, наплакавшись и вымотавшись эмоционально и физически, рассматриваю ненавистный наряд.

Это комплект из бежевого шелка. Длинная туника до пят и шаровары. Нижняя рубашка из хлопка. Платок, особым образом повязываемый на голову, со специальным куском ткани, для того, чтоб лицо закрывать.

Не надену! Нет!

Отбрасываю от себя наряд, подхожу к окну, смотрю на безучастно роющихся в траве кур.

Они живут, не подозревая, что большинству из них уготована участь стать ингредиентом для чанахи.

На меня похоже.

Жила себе, училась, планировала что-то… Не подозревая, что за меня уже все давно решили.

И только и ждут, когда вырасту и буду готова… К употреблению.

— Сестра, — дверь щелкает замком за спиной Алии, не решающейся пройти дальше порога.

— Чего тебе?

Я злюсь на нее тоже, потому что сестра могла бы мне и пораньше рассказать причины такого гостеприимства своей матери. Ну и к тому же, ее ложь обернулась для меня позором.

— Не злись, ну пожалуйста… Я принесла чай. Попей, вот, тут сладости… Пахлаву бабушка делала… Ты же не ела ничего сутки уже.

— Не хочу. Уходи.

Алия ставит поднос на стол.

— Прости меня. Пожалуйста.

Она просит прощения за свою ложь. Она надеется, что этого будет достаточно?

Я не поворачиваюсь.

За спиной опять щелкает замок моей тюрьмы.

Еще какое-то время смотрю на кур, но затем начинаю невольно коситься на поднос с расписным чайником и чашками. Их две. Видно, Алия, хотела разделить со мной чаепитие, примириться.