— Но мы живем в век больших скоростей! И потом дело не вскорости, а в наших отвратительных дорогах. На них толком не разгонишься. — Онпоискал глазами свой бокал, подошел к столику с напитками, налил себе еще вискис содовой. — Во всяком случае, моей вины тут не было. Это просто несчастныйслучай, — бросил он через плечо.

Дворецкий Роджерс, ломая руки, то и дело облизывалпересохшие губы.

— С вашего позволения, господа, мне бы тоже хотелось кое-чтодобавить, — сказал он почтительно.

— Валяйте, — сказал Ломбард.

Роджерс откашлялся, еще раз провел языком по губам:

— Тут упоминалось обо мне и миссис Роджерс. Ну и о миссБрейди. Во всем этом нет ни слова правды. Мы с женой были с мисс Брейди, покаона не отдала Богу душу. Она всегда была хворая, вечно недомогала. В ту ночь,сэр, когда у нее начался приступ, разыгралась настоящая буря. Телефон неработал, и мы не могли позвать доктора. Я пошел за ним пешком. Но врач подоспелслишком поздно. Мы сделали все, чтобы ее спасти, сэр. Мы ее любили, это всекругом знали. Никто о нас худого слова не мог сказать. Святой истинный крест.

Ломбард задумчиво посмотрел на дворецкого — дергающиесяпересохшие губы, испуганные глаза. Вспомнил, как тот уронил поднос. Подумал:«Верится с трудом», — но вслух ничего не сказал.

— А после ее смерти вы, конечно, получили маленькоенаследство? — спросил Блор нагло, нахраписто, как и подобает бывшемуполицейскому.

— Мисс Брейди оставила нам наследство в награду за вернуюслужбу. А почему бы и нет, хотел бы я знать? — вспылил Роджерс.

— А что вы скажете, мистер Блор? — спросил Ломбард.

— Я?

— Ваше имя числилось в списке.

Блор побагровел.

— Вы имеете в виду дело Ландора? Это дело об ограбленииЛондонского коммерческого банка.

— Ну как же, помню, помню, хоть я и не участвовал в этомпроцессе, — зашевелился в кресле судья Уоргрейв. — Ландора осудили на основанииваших показаний, Блор.

Вы тогда служили в полиции и занимались этим делом.

— Верно, — согласился Блор.

— Ландора приговорили к пожизненной каторге, и он умер вДартмуре через год. Он был слабого здоровья.

— Ландор был преступник, — сказал Блор. — Ночного сторожаухлопал он — это доказано.

— Если я не ошибаюсь, вы получили благодарность за умелоеведение дела, — процедил Уоргрейв.

— И даже повышение, — огрызнулся Блор. И добавил неожиданносевшим голосом: — Я только выполнил свой долг.

— Однако какая подобралась компания! — расхохотался Ломбард.— Все, как один, законопослушные, верные своему долгу граждане. За исключениемменя, конечно. Ну, а вы, доктор, что нам скажете вы? Нашалили по врачебнойчасти? Запрещенная операция? Не так ли?

Эмили Брент метнула на Ломбарда презрительный взгляд иотодвинулась подальше от него.

Доктор Армстронг отлично владел собой — он только добродушнопокачал головой.

— Признаюсь, я в полном замешательстве, — сказал он, — имямоей жертвы ни о чем мне не говорит. Как там ее называли: Клис? Клоуз? Не помнюпациентки с такой фамилией, да и вообще не помню, чтобы кто-нибудь из моихпациентов умер по моей вине. Правда, дело давнее. Может быть, речь идет окакой-нибудь операции в больнице? Многие больные обращаются к нам слишкомпоздно. А когда пациент умирает, их родные обвиняют хирурга.

Он вздохнул и покачал головой.

«Я был пьян, — думал он, — мертвецки пьян… Оперировалспьяну. Нервы ни к черту, руки трясутся. Конечно, я убил ее. Бедняге — она былауже на возрасте — ужасно не повезло: сделать эту операцию — пара пустяков. Втрезвом виде, конечно. Хорошо еще, что существует такая вещь, какпрофессиональная тайна. Сестра знала, но держала язык за зубами. Меня тогдасильно тряхануло. И я сразу взял себя в руки. Но кто мог это раскопать — послестольких лет?»

В комнате опять наступило молчание. Все — кто прямо, ктоисподтишка — глядели на мисс Брент. Прошла одна минута, другая, прежде чем оназаметила нацеленные на нее взгляды. Брови се взлетели, узкий лобик пошелморщинами.

— Вы ждете моих признаний? — сказала она. — Но мне нечегосказать. — Решительно нечего? — переспросил судья. — Да, нечего, — поджала губыстарая дева. Судья провел рукой по лицу.

— Вы откладываете свою защиту? — вежливо осведомился он.

— Ни о какой защите не может быть и речи, — отрезала миссБрент. — Я всегда следовала велению своей совести. Мне не в чем себя упрекнуть.

Ее слова были встречены неодобрительно. Однако Эмили Брентбыла не из тех, кто боится общественного мнения. Ее убеждений никто не могпоколебать.

Судья откашлялся.

— Ну что ж, на этом расследование придется прекратить. Атеперь, Роджерс, скажите, кто еще находится на острове, кроме вас и вашей жены?

— Здесь никого больше нет, сэр.

— Вы в этом уверены?

— Абсолютно.

— Мне не вполне ясно, — сказал Уоргрейв, — зачем нашемуанонимному хозяину понадобилось собрать нас здесь. По-моему, этот человек, ктобы он ни был, не может считаться нормальным в общепринятом смысле этого слова.Более того, он представляется мне опасным. Помоему, нам лучше всего как можноскорее уехать отсюда. Я предлагаю уехать сегодня же вечером.

— Прошу прощения, сэр, — прервал его Роджерс, — но наострове нет лодки.

— Ни одной?

— Да, сэр.

— А как же вы сообщаетесь с берегом?

— Каждое утро, сэр, приезжает Фред Нарракотт. Он привозитхлеб, молоко, почту и передает заказы нашим поставщикам.

— В таком случае, — сказал судья, — нам следует уехатьзавтра, едва появится Нарракотт со свой лодкой.

Все согласились, против был один Марстон.

— Я не могу удрать, — сказал он. — Как-никак я спортсмен. Яне могу уехать, не разгадав эту тайну. Захватывающая история — не хужедетективного романа.

— В мои годы, — кисло сказал судья, — такие тайны уже неочень захватывают.

Антони ухмыльнулся.

— Вы, юристы, смотрите на преступления сузкопрофессиональной точки зрения. А я люблю преступления и пью за них! — Онопрокинул бокал. Очевидно, виски попало ему не в то горло. Антони поперхнулся.Лицо его исказилось, налилось кровью. Он хватал ртом воздух, потом соскользнулс кресла, рука его разжалась, бокал покатился по ковру.