Апечко сглатывал слюну при каждом имени. Потому что это былиимена самых жутких во всей Силезии разбойников и убийц, мерзавцев без совести ичести. И без веры. Готовых замордовать собственную бабушку за сказочную сумму втысячу гульденов. «Моих гульденов, – зло подумал Апечко. – Потому чтоони должны были бы стать моей долей после того, как паскудный скелетина откинетнаконец копыта».

– Ты понял, Апечко?

– Да, отец.

– Тогда – пшел! Вываливай отсюда. Давай – в путь.Выполняй что приказано.

«Сначала, – подумал Апечко, – пойду на кухню ивыпью за двоих. Скупец дряхлый. А там – посмотрим».

– Апеч.

Апечко Стерча повернулся. И взглянул. Но не на искривленноеи налившееся кровью лицо Хрипача, которое не в первый раз показалось ему здесь,в Штерендорфе, чем-то противоестественным, ненужным, каким-то неуместным.Апечко глянул в огромные ореховые глаза маленькой Офки, посмотрел на Грозвиту,стоящую за стулом…

– Да, отец?

– Не подведи нас.

«А может, – пронеслось у Апечки в голове, – этововсе и не он? Может, его здесь нет, может, на стуле сидят останки, полутруп, укоторого паралич уже полностью выжрал мозг? Может, это… они. Эти бабы –молоденькие, юные, средние и старые – командуют в Штерендорфе?»

Он быстренько отогнал от себя нелепую мысль.

– Не подведу, отец.

Апечко Стерча и не подумал спешно выполнять приказы, авместо этого, бормоча под нос ругательства, быстро направился в кухню замка ивелел подать себе все, чем упомянутая кухня богата. В том числе остаткиоленьего окорока, жирные свиные ребрышки, большой круг кровяной колбасы, шматподсушенной пражской ветчины и несколько отваренных в бульоне голубей. Вдобавок– ковригу хлеба размером с сарацинский круглый щит. Ну и разумеется, вина,самого лучшего, венгерского и молдавского, которое Хрипач держал исключительнодля собственного употребления. Однако паралитик мог сколь угодно командовать ихозяйничать у себя в комнате наверху, а вне этого пространства исполнительнаявласть принадлежала другому. За пределами комнаты хозяином был Апечко Стерча.

Апечко таковым себя и чувствовал, а поэтому сразу же, кактолько вошел в кухню, показал это всем и вся. Собака получила пинка, заскулилаи сбежала. Сбежала кошка, ловко увильнув с трассы запущенного в нее деревянногочерпака. Слуги аж присели, когда на каменный пол грохнулся чугунный котел.Растерявшаяся больше других служанка отхватила по шее и тут же узнала, что онакурвочка и недотепа. Очень много сведений о себе и своих родителях получилислуги, причем некоторые из них познакомились с хозяйским кулаком, твердым итяжелым, как железная чушка. Тот, которому пришлось дважды повторить приказпринести вина из хозяйского погреба, получил такого пинка, что в путьотправился на четвереньках.

Вскоре после этого расположившийся за столом Апечко – хозяинАпечко! – жрал жадно и огромными кусками, пил попеременно молдавское ивенгерское, по-господски кидал на пол кости, плевался, отрыгивал и из-подо лбапоглядывал на толстую экономку, ожидая только предлога.

«Старый хрен, паралитик, пердун, отцом велит себя называть,а кто он мне? Всего лишь дядька, отцов брат. Но приходится терпеть. Потому чтокогда он наконец протянет ноги – я, самый старший Стерча, стану главой рода.Наследством, ясный перец, надо будет поделиться, но главой рода буду я. И всеэто знают. Ничто мне не помешает, никто не может мне в этом…»

– Помешать, – вполголоса буркнул Апечко, –мне может драчка с Рейневаном и женой Гельфрада. Помешать мне может кровнаяместь, означающая стычку с ландфридом.[50] Помешать может наемубийц и разбойников. Шумное преследование, содержание в яме, избиение и пыткапарня – родственника Ностицей, близкого по крови Пястам. И ленника ЯнаЗембицкого. И вроцлавский епископ Конрад, который Хрипача любит так же, какХрипач его, только и ждет случая ухватить Стерчей за задницу.

Скверно, скверно, скверно.

«А всему виной, – неожиданно решил Апечко, ковыряя взубах, – Рейневан. Рейнмар из Белявы. И за это он заплатит. Но не так,чтобы расшебуршить всю Силезию. Заплатит обычно, по-тихому, в темноте, ножомпод ребро. Когда – как это здорово угадал Хрипач – он тайно явится в лиготскиймонастырь цистерцианок, под окно своей любовницы, Гельфрадовой Адели. Один ударножом, всплеск воды в цистерцианском пруду с карпами. И ша. Ни звука.

С другой стороны, от поручения Хрипача полностьюотмахиваться нельзя. Хотя бы потому, что Хрипач привык контролироватьвыполнение своих приказов. Поручать их выполнение не одному человеку, а нескольким.

Так, что же делать, ядрена вошь?»

Апечко со звоном всадил нож в крышку стола, одним духомопорожнил кружку. Поднял голову, встретил взгляд толстой экономки.

– Ну, чего вылупилась?

– Старый хозяин, – спокойно проговорилаэкономка, – недавно еще привез отличное итальянское. Велеть принести, вашасветлость?

– Само собой. – Апечко невольно улыбнулся,почувствовав, как спокойствие женщины передается и ему. – Конечно,прикажите нацедить, отведаем, что там дозрело в той Италии. Отправьте такжекого-нито в сторожевую, пусть мне немедля доставят такого парня, который хорошоуправляется с лошадью, да и чтоб голова была на плечах. Такого, который сумеетпослание доставить.

– Как прикажете, хозяин.

Подковы зацокали по мосту, выезжающий из Штерендорфа гонецоглянулся, сделал ручкой невесте, машущей ему с вала беленькой косынкой. Инеожиданно уловил движение на освещенной луной стене сторожевой башни.Шевелящуюся туманную тень. «Кой черт, – подумал он, – что там такоелазит? Филин? Сова? Летучая мышь? А может…»

Гонец прошептал заклинание против сглаза, сплюнул в ров идал коню шпоры. Послание, которое он вез, было срочным. А хозяин, давший его,строгим.

Он не видел, как большой стенолаз раскинул крылья ибеззвучно, словно дух, словно ночное видение, полетел над лесами на запад, всторону долины Видавы.