Я не даю Аяксу отстраниться, не позволяю выйти из меня, сжимая его попу ногами.

— Не уходи, пожалуйста, — молю тихо, еле выговаривая и облизывая пересохшие губы.

Он наблюдает за мной удивленно, сначала, но моя просьба делает что-то с ним. Будто щелкает переключатель, срывает предохранитель, и Аякс толкается в меня снова. Медленно, растягивая и громко хлюпая. Я чувствую, как внутри меня снова разбухает его орудие. Громко стону от этой наполненности им, вгрызаюсь в его губы остервенело.

Как же я его ненавижу, как яро ненавижу свое тело в этот момент за то, что принимает этого мужчину, хочет только его. Этих диких толчков, этой неукротимой страсти.

Аякс переворачивает меня на живот, как безвольную игрушку, которой я сейчас и являюсь, подминает под себя, наматывая на кулак мои волосы с такой силой, что глаза закатываются, и входит до предела, а я громко всхлипываю, слыша краем сознания его рычание на ухо.

— Скажи, что моя.

— Да, — не отрицая, шиплю.

Это не мои губы говорят, они просто не могут, но также отчетливо осознаю — это делают.

— Твоя, — сиплю, — рабыня.

И он делает снова движение внутри меня, совершает победный танец, соединяя наши тела в безудержном ритме. С этого ракурса мне видны наши блестящие тела от пота. Они отображаются в зеркальном потолке. И быть может, это бы завораживало меня, но я вижу лишь чудовище… которое отобрало у меня все. Однако, сейчас он кажется чем-то жизненно необходимым, без чего просто невозможно, пусть и я всем сердцем ненавижу его за все, даже за то, что испытываю. Разум вопит в истерике, но телу все равно — наслаждение все пересиливает. Не знаю, как долго это продолжается, пока я не вырубаюсь окончательно, и гонка прекращается, сложно сказать, все как в тумане. Но когда я просыпаюсь в объятьях Аякса помешательство, ведь именно на это была похожа ночь, отступает. Мужчина же внимательно всматривается в мое лицо в поисках чего-то.

— Это ничего не изменило, — настаиваю, разрушая воцарившуюся между нами тишину.

— Конечно, — ухмыляется, вообще не веря мне, интонация именно об этом говорит, и поднимается с кровати. — Я скажу, чтобы твои вещи перенесли ко мне, — информирует, одеваясь.

— Зачем, — поднимаюсь на постели, присаживаясь.

— Ты спишь со мной, не хочу, чтобы моя женщина, — последнее слово, он акцентирует, — спала вдали от меня.

Я вспыхиваю, он своими словами напоминает о прошлой ночи и о словах, что были сказаны.

— Что ты со мной сделал? — шепчу, потому что другого объяснения нет.

Иначе бы, проснувшись, я снова бросалась в его объятья. Мужчина же в ответ пожимает плечами, как бы говоря: "ничего", но на его лице играет довольная улыбка, наевшегося хищника. Что ж, ему есть чего радоваться. Хотела я того или нет, но он получил желаемое.

— Ничего, что ты бы сама не хотела, — заставляет своими словами меня снова вспыхнуть.

Я ведь и вправду хотела, но почему не отпускает ощущение, что это была не я на самом деле…

В смешанных чувствах начинается новый день, внося смятение в и так довольно сложную ситуацию, к которой привело мое согласие. Он ведь имел полное право на меня, придти ко мне в комнату, лечь со мной спать, но почему-то думала, что он даст мне время снова привыкнуть. Что ж, я в очередной раз ошиблась, жестоко обманулась, понадеявшись на порядочность Аякса, но кто говорил, что он порядочный? Он никогда таким не был. Его мало интересовало, что хотят другие, главное — что он.

— Хочешь, покажу тебе город? — Врывается в мои мысли его голос, и я киваю.

Это лучше чем бродить по дому, бесчувственному, да, автоматизированному, наполненному разными чудесами техники, но вообще не обжитому — чужому, холодному… как и его главный обитатель, и слушать заискивания слуг. Интересно, это он их подговорил так со мной обращаться? Не думаю, что здесь принято так с рабыней. Я ловила даже несколько раз удивленные взгляды, направленные на татуировку — знак принадлежности, жалея в такие моменты, что не удалила ее. У сариан была такая технология, даже следа бы не осталось. Хотела помнить? Что ж теперь мне не дадут забыть.

В доме Аякса меня преследовало чувство неправильности происходящего. Ну, не могли же на самом деле слуги относиться к рабыне так почетно? И я ждала выхода на улицу, чтобы оценить масштабы, но на меня не смотрели косо, когда я за руку с Аяксом прогуливалась по улицам. Ну и беспардонный он, даже не спрашивал, хочу ли я, просто заграбастал мою руку и все, не забрать. Это обстоятельство удивляло. Неужели у них так принято?

Сама же осматривалась по сторонам. Здесь было красиво, очень, в такие моменты, когда можешь видеть яркие краски окружающего мира и предметы, а не просто ловить очертания, в очередной раз благодаришь, источник сарианцев за возможность видеть. Если у Аякса в доме цветов было не так уж и много, да и сам дом выглядел холодным, то город пестрел. Расцветки домов отличались своим разнообразием, яркие вывески о различных благах и услугах для горожан и приезжих поражали своим разнообразием.

— Это курортный город? — Спросила я, когда мы в очередной раз повернули на оживленную улочку.

Здесь были не только соотечественники Аякса — раса воинов, но и много других рас, свободно гуляющих рядом, о которых я даже и не слышала.

— Да, — кивает. — Раньше я жил не здесь, но думаю тебе должно понравиться.

Что ж, он был прав, мне и вправду нравилось. Почему-то я думала, что у него на планете будет слишком депрессивно, мрачно, что мне казалось закономерным, учитывая их законы о рабстве, но если так подумать, я рабов за все время даже не увидела, не то, чтобы я умела отличать, потому даже спросила.

— У всех рабов такие же знаки отличия?

— Не обязательно, — ответил он, — твой, — он вдруг провел рукой по моей татуировке, чем вызвал табун мурашек по коже, — такой делают только в колонии, это скорее знак отличительности.

— Вряд ли хороший, — хмыкнула.

— Наоборот, считается, что в колонии лучшие рабы.

— Но не я, — поспешила уверить.

— Не ты, Маира. Ты свободная.

— Только твоя личная зверушка, — усмехнулась.

Он красиво льет в уши, свободная, как же, хмыкаю, так почему не отпустит?

— Ты моя авели.

— Чтобы это не значило я не она, — отрицаю и отворачиваюсь от него.

Неприятно, когда за тебя выбирают, что делать, где быть. Да, и от его взгляда ноги вдруг слабеют, и почему-то снова все сжимается где-то внутри, натягивая пружину. Это не желание, нет, скорее воспоминание о том, как бывает хорошо в его объятьях, но я отбрасываю эту мысль, ведь в них точно так же и плохо. Мне не стоит об этом забывать, а еще о дочерях, что волнуются о своей матери. Неважно, как он смотрит на меня, он меня не отпустит, а значит, я должна искать выход сама, потому что ждать столько лет… не уверена, что у меня есть выдержка для этого.