Я слушал внимательно, как слушают и Вертинский, Седых,Атасов. Дождавшись конца представления последнего, министра финансов Леонтьева,я кивнул в сторону имортистов:

– Господа Вертинский, Седых, Атасов. Вы будете удивлены, ноони не рвутся к постам, кресел занимать не желают… Правда, они привели меня кэтому креслу, потому право на часть пирога имеют, верно?.. Пока что они будутприсутствовать на заседаниях в качестве советников и наблюдателей. Возможно,кому-то из вас придется уйти, тогда заменю кем-то из них… Если, конечно, уговорю.А теперь давайте поговорим о ситуации в стране.

Шмаль сказал живо:

– Скажу за всех, что при имортизме работали бы куда больше!Аднозначно.

Справа и слева поморщились, мол, какой грубый, самогопрезидента перебивает, но лица выражали полное согласие. Да, конечно, еще бы, ибольше, и лучше, и вообще слава имортизму.

Я кивнул:

– Надеюсь. Ведь вы и в эту эпоху, когда можно расслаблятьсяи получать удовольствие от жратвы, пьянки и траханья окрестных баб,предпочитаете получать удовольствие от карьеры, лоббирования чьих-то интересов,подсиживания коллег… не стесняйтесь, это тоже лучше, чем смотреть телешоу идрючить жену соседа. А заодно и в работе что-то да делаете, ведь валовойприрост в два процента большей частью обязан вам, продажа нефти в последние двагода только падала… Так что я не стану пока… пока!.. проводить чистку. Всех васвозвращаю на свои места, покажите себя, как умеете и что умеете. Основныетрудности у нового правительства возникнут с рядом структурных изменений.Должен сказать, очень серьезных…

– Знаем-знаем, – заверил почти весело Шмаль. –Фабрики по производству помады снести на фиг, построить Музей изячных искусств!

– Ничего сносить пока не будем, – заверил я, – носвой завод по производству компьютеров нам нужнее, чем десять упомянутых вамифабрик. И если возникнет проблема выбора…

– Понятно-понятно!

Медведев сказал тяжелым раскатистым голосом крупногогосударственного деятеля:

– Господин президент, мы, в общем-то, знакомы с вашейпрограммой.

Я уточнил:

– С программой моей партии.

– Да-да, простите. С программой вашей партии. Впечатляет,да… настолько, что мы даже кое-что позаимствовали для своего кандидата. Увы, неуспели, додумались только за неделю до выборов. Уж больно мы, русские, медленнозапрягаем. Но теперь самый важный вопрос…

Он подобрался, как тяжелый грузный бык перед решающимударом. Я тоже сосредоточился, как матадор, готовый как отпрыгнуть в любуюсторону, так и метнуться вперед, чтобы острием шпаги точно в уязвимый пятачокза большими мясистыми ушами.

– Давайте ваш вопрос.

– Насколько точно вы, господин президент, собираетесьследовать заявленной программе?

Все молчали и смотрели настороженно, как звери из темных норна яркий слепящий свет.

– Вопрос, – ответил я, – действительно важен. Ярад, что задан раньше других прощупывающих вопросов. Не будем размениваться намелочи, не станем принюхиваться, хитрить, искать какие-то ходы. Этот вопрос мнеуже задавали и… будут еще задавать. Пока не увидят, да-да, пока не увидят.Сейчас же со всей ответственностью заявляю, что собираемся осуществитьпрограмму имортизма до последней буквы, до последнего знака препинания!

Никто не сдвинулся с места, настоящие царедворцы. Мордыкаменные, тяжелые веки чуть приспущены, пряча взгляды, под глазами многоярусныемешки, что придает вид глубоких мыслителей. Наконец Медведев подвигался вкресле, словно раздвигал стенки своим динозаврим панцирем, пророкотал:

– Но вы представляете… последствия?

– Не совсем, – признался я. – Да и никто непредставляет. Мы только видим, как и вы, что страна серьезно больна. Уже вкоме! Да что там страна, весь мир в таком… таком, что даже не знаю! И никто незнает, но видят все: если так будет продолжаться, роду человеческому придетпушистый полярный зверь. У нас хватило духу это сказать первыми. И взятьсявытаскивать человечество из ямы.

Медведев чуть наклонил голову.

– Все человечество… Если у вас такая религия, то почему выполезли еще и в политику?

– Потому, – отрубил я, – что имортизм – это все.Это и вера, и религия, и наука, и предписание чистить зубы утром и на ночь. Мыначали отсюда, с России. Вы, наверное, уже знаете, что ячейки имортизмавозникли во множестве стран?

Медведев покосился на коллег, все молчат, как воды в ротнабрали, на него смотрят, как на прежнего лидера, он им и был последние пятьлет, сдвинул могучими плечами, сейчас покрытыми толстым слоем ухоженного мяса.

– Коммунистические партии у них тоже… даже раньше, чем унас, в России. Однако же строить коммунизм подкинули нам, чтобы мы надорвались…Не повторится ли с имортизмом?

– Это смотря как будем работать, – ответил я. –Давайте прямо сейчас, без раскачки, наметим хотя бы вчерне, что нужно, чтобывывести страну из ее позора. Вытаскивайте блокноты, ноутбуки, у кого что,начнем работать.

Послышался шум, все задвигались, начали доставать изпортфелей, чемоданчиков, сумок – сверхтонкие компьютеры, пальмтопы, даженаладонники, укладывали перед собой, мощные ноутбуки, установленные у каждогона столе, дают с полметра свободного пространства, хватит.

Леонтьев, который управился раньше всех, наклонился через столи спросил нерешительно:

– Господин президент… можно мне осмелиться задать одинвопрос?

– Наверное, можно, – ответил я, – а там решайтесами.

– Господин президент… насколько я понял, ваша вера… ревнива?То есть надо ли нам поголовно переходить в имортизм, чтобы сохранить не тольконаши должности, но и головы, имущество, коз на даче, счета в швейцарскихбанках… Я вот, к примеру, вовсе атеист недобитый…

Все снова затихли, я ощутил себя на перекрестье острых идаже, сказал бы, пронизывающих взглядов.

– Этого не требуется, – ответил я. – Бытьимортистом или нет – вопрос сугубо личный. Для страны важнее, чтобы вы работалис наибольшей отдачей. И пользой. Главное – с пользой! А насчет атеизма… МудрыйОвидий, хоть вроде бы безголовый поэт, предложил в свое время: если боги длянас выгодны, то будем в них верить! Очень практичное замечание, невероятномудрое для поэта. Мы – рационалисты, для нас не так важно: есть Бог или нет,давайте, в самом деле, поступим, как практичные люди: выгодно ли нам? То естьчто лучше для человека: признать Бога существующим или же решить, что его нет?

– Ну-ну, – сказал Леонтьев осторожно, – так какдолжны поступить практичные люди?

– Будем же верить, – сказал я, – если не можемуразуметь, это заявил Августин, один из отцов церкви. Мы пока что не можемуразуметь ни Вселенную, ни того, кто ее создал или что ее создало, так чтосамое рациональное – верить. У нас нет доводов ни в сотворенность мира Богом,ни в самосотворенность Вселенной, так что в любом случае приходится во что-товерить. Но вера в Цель для сильного ума – это стержень, на который нанизываютсявсе поступки, не говоря уже о ценностях. Ученый должен верить, во имя чегоисследует мир. Человек должен знать, во имя чего живет. Сейчас атеистысправедливо и с некоторым пренебрежением указывают, что вера – это костыль дляслабых и простых людей… это верно тоже, кстати о птичках, это большой плюсвере, а вовсе не минус, вы не согласны?.. Но вера также и незыблемаяинтеллектуальная позиция абсолютного большинства лучших умов человечества.Правда, все они толковали веру в Творца каждый по-своему, но факт остаетсяфактом: все они не зря брали Его в помощники! Те ученые, у кого такой помощникбыл или есть, работали и жили лучше, чем те, у кого его не было.