Я ответил невесело:

– Да просто ничего не отвечу. Со всеми надо говорить напонятном им языке. А они… еще не понимают. Это мальчишки, хорошие самоуверенныемальчишки. Даже если им по сорок лет. Их гордость, видите ли, задета! Пустьидут к цели сами, разве мы против? Да только не дойдут, вот в чем беда. Те,которые идут с Богом в своих рядах, пройдут дальше. Повторюсь, недаром у всехнародов есть поговорки, что у тех, кто берет Бога в помощники, любая работаидет лучше и быстрее. Что и понятно: идти в трудный путь одному или отрядом?Вон даже анонимные алкоголики стараются держаться вместе. У них и устав свойесть…

На край стола опустился поднос, ловкие женские руки быстропереставили две чашки с кофе, одну с чаем и один фужер с ядовито-оранжевымсоком. Шторх объяснил с виноватой улыбкой:

– Я, наверное, уже имортист… Вот здоровье берегу.

– Поневоле, – сказал Леонтьев ядовито.

– Поневоле, – согласился Шторх.

Я посмотрел вопросительно, Медведев объяснил:

– Доигрался. Ему пузырь удалили!.. Раньше надо было пить, асейчас зачем?

– Какой пузырь? – спросил я. – Плавательный?

– Ну да, он же нефтяник.

Шторх сказал с неудовольствием:

– Все вы, господин президент, какие-то примеры странныеприводите! Мы не анонимные, так сказать. Просто я их, этих отказников от Бога,хоть и смутно, понимаю.

– А что, – удивился я, – их понять трудно? Им всемкажется, что присутствие Бога как-то стеснит. Но в чем? Как?.. Если у нихполнейшая свобода воли и полнейшая ответственность за свои поступки, то… как?

Шторх смолчал, Леонтьев спросил задумчиво:

– Может быть, просто обидно, что выше их самих кто-то есть?Или что-то?.. Задета человеческая гордость?

Я взглянул на часы, обед заканчивается, не стоит распускатькоманду, задерживаясь больше положенного, поднялся.

– Выше человека, дорогой Леонид Израилевич, можно поставитьочень многое. Например, любовь. А рыцари еще выше любви ставили честь,верность. Так что Бог… впрочем, вы правы, Бог в этом случае, в самом деле,связывает, обязывает. Но тогда им, с требованием полной свободы от Бога, прямойдорогой в демократы! И даже дальше, дальше…

Я положил салфетку, за спиной грюкали стулья, стучалиопустевшие тарелки. Министры сбивались в группки, переговаривались, я шелобратно в одиночестве, но сердце радостно стукнуло и доложило, что некиемостики проложены, меня начинают понимать и, что главное, принимать.

По дороге из столовой услышал, как Леонтьев сказал Медведевувполголоса:

– Вижу, что снова для России важен размах, а не результат.

Тот бросил в мою сторону опасливый взгляд, заговорил тише,но его рокочущий бас все равно перекрывал даже разговоры идущих толпойминистров за нашими спинами:

– Не скажите… Размах – да, без этого у нас никак, широкарусская душа, но и результат… гм… не на последнем месте. Вы забыли, чтоКоммунистическая партия Советского Союза – это не тот некий монстр, что возниктолько в темной и дикой России! У вас, в Штатах, Коммунистическая партияАмерики была очень сильна, а если взять Европу, то там коммунистические партиибыли самыми сильными отрядами оппозиции, так ведь? В Азии коммунисты вообще вряде отдельных, если можно так выразиться, стран взяли власть. И в Африкекоммунисты, и в Индии, и… да везде– везде! Так что не надо, что результаты унас хреновые. А теперь имортизмом тряхнем… уже тряхнули этот дряхлый мир.

Я сделал зарубку, что Леонтьев, оказывается, жил в Штатахтак плотно, что Медведев к нему как к американцу даже сейчас. А вторую зарубку,что Медведев уже инстинктивно на стороне имортизма…

Неспешно, как водится после сытного обеда, рассаживались застолом, грюкали стульями, а тут отворилась дверь, и с блаженными улыбкамиправедников – сейчас бы сказали: идиотов – вошли в наш деловой жестокий мирполитиков и чиновников Тимошенко и Седых. Оба выглядели как перипатетики средиотдыхающих после кровавой битвы гуннов.

Тимошенко всплескивал белыми пухлыми ручками, ахал, Седыхчто-то увлеченно доказывал, волновался, забегал вперед и суетливо заглядывал влицо. С ходу направились ко мне, я увидел, как поморщился Медведев, а Леонтьевс неловкостью за меня отвел взгляд в сторону.

Я ощутил некоторую досаду, мои соратники забывают, что я ужене только создатель имортизма, а президент, у которого, помимо изысканноготеоретизирования, существуют и жесткие обязанности. А теперь эти обязанности напервом плане.

– Бравлин, – сказал Седых счастливо, я увидел, какснова поморщился Медведев, впрочем, с некоторой ревностью, для них я пока что«господин президент», не скоро некоторых допущу до по батюшке, а вот так, поимени, пока только со старыми соратниками. – Бравлин, тут наш дорогой другеще один аспект имортизма отыскал…

Он пихнул Тимошенко в бок, тот поморщился, сказалнерешительно, явно с неохотой, как говорят о неприятном, но о таком, чтосказать надо:

– Имортизм решит и еще одну проблему… Она еще за горизонтом,но мы первыми увидим ее грозный восход из-за края земли. Сейчас наступление напроблему бессмертия уже началось, хотя наступающие еще даже себе не признаются,что замахиваются на такое… гм… Пока это еще только атаки на старость, продлениеактивного образа жизни, долголетие, клонирование, опыты со стволовыми клетками…Техника грызет этот гранит с другой стороны, предлагает миниатюрные чипы, чтосперва будут поддерживать жизнь человека, а потом и перестраивать по его воле,лечить, исправлять, предотвращать. Имортизм же даст базу.

Седых уловил первым, спросил в упор:

– Ты имеешь в виду, что при демократии эту проблему нерешить прежде всего в этическом плане? Либо бессмертие всем, ведь у насравенство, либо никому?

– Да. Глупо и нелепо наделять бессмертием пьяного слесаря сосклонностью к криминалу и антисоциальным действиям. А такие люди, прекраснопонимаем, будут всегда. Такова биология. Бессмертие станет привилегией толькоимортистов. Мне совсем не нужен среди бессмертных пьяный и матерящийсяуголовник.

Я сказал с неудовольствием:

– Богдан Северьянович, Денис Гаврилович! Да сядьте же,пожалуйста… Не могу же я стоять перед вами, я ж президент, однако, но вроде быиз вежливости должен, а после такого обеда…

Оба наперебой заизвинялись, отступили к своим прежнимместам, оказавшись за спиной Леонтьева. Тот оглянулся на них, сказал,выворачивая шею:

– Вроде бы и бесчеловечно обрекать его на… смерть, а этоименно обрекать, если имортистам дать бессмертие, но, с другой стороны, ктомешал моим одноклассникам стать академиками? Так нет же, какие пьянкиустраивали еще в школе! Каких девочек трахали прямо в коридорах! Дажеучительницу, была у нас одна прелестница, начиная с седьмого класса… Япридурком был для всех: после уроков оставался на лабораторные занятия! Был ещеодин такой, тоже не пил, не курил, учительшу не трахал – только качался вспортзале, а когда закрывали на ночь, бегал в потемках с гантелями… Теперьвосьмикратный чемпион мира, рекордсмен, вся квартира в кубках и золотыхмедалях. Кстати, теперь и отыгрывается: пьет лучшие вина, трахает не простыхучительниц, а элитных актрис…