Они слушали внимательно, но я видел на их лицах ожиданиеответа на самый главный вопрос: разгонят или нет? Или даже: будут сажать, дажерасстреливать тех, кто нахапал, пользуясь служебным положением? Про имортистовходят самые страшные слухи, а виселица на Красной площади показала, что самыестрашные слухи – еще не самые страшные…

– Расстреливать не будем, – сказал я, – будем вешатьхапальщиков и взяточников. Но что нахапано до сегодняшнего дня, увы, тонахапано. За это отвечает мой предшественник. Но с сегодняшнего дня – виселицабез замены штрафом или укоризненным покачиванием головы. Плюс – полнаяконфискация всего имущества. При нынешней системе отслеживания платежей непомогут и все племянники, на которых счета и виллы. Все окажутся на улице спротянутой рукой. Запомнили? Собственно, это основное, что я хотел сказать. Вовсех помещениях будут установлены видеокамеры, что зафиксируют все-все.Предупреждаю, наблюдение будет вестись и дома, и на улице. Увы, приходит новыймир, когда все тайное становится публичным. Если кто желает покинуть службу, несоглашаясь с подобными условиями работы, никто не осудит. Хотя вы понимаете, тотальноенаблюдение входит в быт вне зависимости от общественного строя…

Говорил и видел в глазах у кого восторг, таких двое-трое, ито много, явно примешано что-то помимо имортизма, у остальных же либо тщательноупрятанный страх, либо откровенное неверие, что удержимся больше недели. А то иуже завтра придут на службу, а им скажут со смехом, что никаких имортистов иливаххабитов нет и не было, мало ли что снилось, можно снова разворовывать казну,брать взятки, наслаждаться полной властью над беспомощностью существ,заполняющих страну…

– Чтобы была ясность, – добавил я, – скажу, чтокару за нахапанность решили установить с сегодняшнего дня вовсе не измилосердия. Просто нужна четкая дата. Если отодвигать ее в прошлое, тонеясностей слишком много.

– Совершенно верно, господин президент! – угодливоподдакнул Шмаль, министр труда, понимая, что даже самая грубая лесть все равнонравится даже женщинам, а мужчины настолько грубые твари, что одну лишь грубуюи улавливают. – Имортизм под вашим руководством и даст нам всю необходимуюясность. Глаза, так сказать, откроет.

– Мы вошли в двадцать первый век, – сказал я, стараясьникак не реагировать, ибо за моим лицом следят, если решат, что мне лестьпонравилась, такое начнется, – век высоких технологий и бурной ломки социальныхотношений. Но структура власти до смешного копирует старые отжившие системы.При имортизме, естественно, все меняется… Нет-нет, все остаетесь на своихместах и продолжаете работу. Но отныне учреждается Высший Совет Имортов. Этовласть, так сказать, над властью. Высший Совет – прежде всего духовные лидеры.Они всего лишь намечают направления, куда должно двигаться общество, намечаютцели. Вы же – руководители отраслей: военной, сельскохозяйственной, научной,преподавательской и всего-всего, что делается, изобретается, выкапывается изземли или зарывается в нее же.

Кроме того, – сказал я почти с некоторымзлорадством, – предусмотрено создание Высшего Совета… не из имортистов.Если хотите – Совета Мудрецов. Как вы понимаете, в него ну никак не войдут стольлюбимые народом клоуны и ведущие телешоу. Сочувствую населению, однако в Советприглашены крупнейшие ученые. У этого Совета лишь функции советника президента,однако члены этого Совета в немалой степени будут определять облик нашейстраны. Да-да, придется жить по уму. А для потехи, как уже сказано, – час.Час, а не все время.

В помещение вошли техники, начали устанавливать скрытыевидеокамеры. Я смолчал, что еще более скрытые, что пишут непрерывно день иночь, установили три дня тому, и кое-что интересного уже насобирали. Как и то,что некоторые чиновники приходили тайком и что-то добавляли в бумаги, что-тоизымали.

Волуев скромно примостился спиной к окну за отдельнымстолом. Там, по идее, должен сидеть секретарь во время подобных заседаний, дабывсегда под рукой с нужной справкой, ссылкой, данными, но Волуев настолькозавалил его своими бумагами, папками, заставил телефоном с массойдополнительных функций и всякими канцштуками, что хрен его оттуда кто выгонит.За спиной синие шторы, красиво гармонирующие с коричневой мебелью, тонкие иэлегантные, а плотные коричневые раздвинуты, так что от окон проникаетнекоторый свет.

В особых случаях, как я слышал, могут повесить еще и красныешторы, но что за случаи, я не удосужился спросить.

Справа от меня Медведев, он премьер-министр, это его место,пока я не решил, есть ли необходимость перетасовать министерскую колоду.

– Кто-то, – продолжал я, – напуганный приятнымновшеством, предпочтет уйти в частный бизнес, это его право. Но и там,предупреждаю, будет контроль. Наступает век, повторяю, когда видеокамеры будутвезде.

Ничто не дрогнуло в их лицах, это для простолюдинов приходтотального наблюдения – новость, а эти такие новинки прогресса отслеживаютзаранее, готовы, уже вырабатывают систему знаков, ее видеонаблюдение не заметитили хотя бы не сможет использовать в качестве обвинения. А пока, чтобызатормозить, купленные ими журналисты везде кричат о нарушении священных правпростого человека, о недопустимости вторжения в частную жизнь и о том, чтолучше не заметить одного террориста, тайком изготовляющего в центре Москвыатомную бомбу, чем подсмотреть частную жизнь десяти ни в чем не повинныхграждан.

В груди сдавило, а затем что-то озлилось внутри меня, ожесточилось,я проговорил с неожиданной для себя твердостью:

– При демократических режимах в подобных случаях принятоправительству в полном составе уходить в отставку. Мол, хороших специалистовпрезидент снова призовет обратно. Но в России и демократия особая: никто вотставку не подаст, а попытайся вас отстранить – по гаагским трибуналамзатаскаете… Но чтобы не было двусмысленностей, объявляю, что все вы с этогомомента свободны от своих обязанностей. Это поможет вам свободнее высказыватьсвои взгляды. И вообще – резать правду-матку мне в глаза, какой я замечательныйи какой чудный режим пришел к власти.

Настоящие царедворцы, никто не дрогнул лицом, только глаза унекоторых беспокойно задвигались да Медведев сжал громадные кулаки. Остальныемолчат, как пленные партизаны. И хотя программу имортистов знают, но хотятсперва вызнать, насколько серьезно победители будут следовать предвыборнойчепухе.

Телеоператоры прошлись по кругу, снимая начало заседания,Волуев сделал им знак удалиться. Они сделали вид, что не заметили, телекамерынацелены на государственных мужей, лица у всех строгие и значительные. Волуевшикнул, погрозил пальцем, операторы поспешно убежали, приседая под тяжестьютелекамер и причиндалов.

– В общем, – продолжил я, как только захлопнуласьдверь, – я всех вас знаю, как знает любой гражданин России. Практическивсе вы – хорошие работники, но я не знаю, как вы работали при другом режиме. Асейчас давайте знакомиться заново.

Они поднимались по одному, представлялись, и каждый, я виделэто с раздражением и злостью, старается произвести как можно болееблагоприятное впечатление на меня и окружающих, излучает доброжелательность,уживчивость, готовность прислушаться к мнению собеседника и тут же в корнеизменить свою точку зрения…