Ирка почти доползла до стола, когда голубоватый странныйсвет померк, загадочным образом свернулся спиралью и окутал волчицу. Волчицазавыла, и вой ее, становящийся с каждым мгновением все тише, был воем смерти.Она положила морду на лапы, продолжая смотреть на Ирку. Вой перешел в хрип исмолк. Взгляд помутился и остекленел.

Ирке чудилось, что она бредит. Тело мертвого волка менялось.Свалявшаяся шерсть с пятнами крови все больше напоминала перья. Морда соскаленными клыками превратилась в белую птичью голову с клювом. И вот посредикухни, силясь взлететь, забился лебедь со сломанным крылом. Кухня была теснадля огромной птицы. Здоровое крыло цепляло стол. Наконец, обессиленный, лебедьперестал биться и, вытянув шею, издал горловой жалобный звук. И снова этопоходило на речь.

– Я не понимаю! – беспомощно сказала Ирка.

Она уже не подползала ближе – застыла в метре или двух отлебедя, ощущая, что и это еще не конец превращению. И не ошиблась. Внезапнотело лебедя зарябило, теряя очертания. Серебристые искры обжигали Ирке лицо.Спасая глаза, она закрыла его руками. Когда же, щурясь, решилась выглянуть, тоувидела молодую женщину в длинном белом одеянии, полусидевшую на полу. Ееключица была разрублена страшным ударом. Женщина истекала кровью.

Обращаясь к Ирке, она хрипло произнесла что-то. Ирказамотала головой, показывая, что не понимает. Строгое, классически красивоелицо женщины исказила легкая досада.

– Не бойся меня! Я лебединая дева, – повторила она ужепо-русски.

Голос ее звучал гортанно и отчужденно. Было в нем что-то иот воя волчицы, и от трубных звуков лебедя.

– Лебединая дева? – переспросила Ирка.

– Порой нас называют валькириями. Скоро я уйду совсем. Онзастиг меня врасплох. Я думала: он слаб, и ошиблась. Это я оказалась слаба. Мечнанес мне рану, от которой мне уже не оправиться. Две мои сущности – лебединаяи волчья – уже погибли. Теперь смерть подбирается к последней…

Ирка подползла к валькирии. Она едва верила в реальностьпроисходящего и то и дело взглядывала вниз, туда, где ее обкусанные ногтицарапали линолеум. Логика была такая: ногти на пальцах настоящие, линолеум сшелухой от лука тоже более чем реален. Шелуха и валяющийся под столом очешникБабани слишком подробны для сна. Но особенная свобода и творческая беглость,пропускающая незначащие детали – та самая смелая беглость, которая всегда сопутствуетсну, не исчезали, сбивая Ирку с толку.

– Кто ранил тебя? – спросила она, отложив на время мысль,реально ли то, что она видит, или это подглючивают прописанные позавчера новыетаблетки.

Валькирия строго взглянула на нее. В ее усталых, то и деломеняющих цвет глазах было что-то пронизывающее, потустороннее. Странная сила,власть и мудрость. На стене за спиной лебединой девы Ирке смутно чудилась теньогромных весов. Разверзались миры. Из праха созидались вселенные. Судьбысплетались и расплетались точно золотые волосы в косе.

Наконец валькирия отвернулась. Тень весов исчезла. Стенаузорного кафеля предстала перед Иркой во всей своей тоскливой пошлости,мельтеша свеклой, морковками и прочей идиотической ботвой.

– Не старайся узнать. Пока ты не готова. Твое время ещенастанет!

Дева закашлялась. В уголках губ выступила кровь.

– В узоре рун Жутких Ворот существовала единственнаяпогрешность. Одна из рун была не закончена, и он сумел, завершив ее, превратитьв собственную противоположность… Бежать было невозможно, но он послал наружусвое дыхание. Я стояла снаружи, но ничего не увидела. Это моя вина, ибо я былаего стражем в это столетье. Его дыхание вселилось в тело посланца, и он ранил менямечом, который разит даже бессмертных. Некогда это был меч света, и дажетеперь, пройдя множество рождений, сохранил власть над нами, его созданиями. Яне успела парировать удар. Слишком неожиданно было получить его от того, ктоего нанес.

– В чье тело он вселился? – быстро спросила Ирка. Это знаниепочему-то показалось ей важным, хотя она не знала даже, кто этот он.

– Ты задаешь хорошие вопросы. Твой ум пытлив и беспокоен. Тыне из тех живых мертвецов, головы которых пусты, а глаза погасли раньше смерти.Думаю, я поступила верно, выбрав тебя…

Голос валькирии слабел. Зрачки теряли цвет, становясь почтипрозрачными. Ирка внезапно осознала, что вместе с цветом зрачков из лебединойдевы уходит жизнь.

– А если перевязать? Там у Бабани аптечка… – сказала онабеспомощно.

Валькирия посмотрела на свою разрубленную ключицу и слабоусмехнулась.

– Раны, нанесенные этим мечом, не закрываются. Даже царапнион мне палец – я была бы обречена. Запомни главное о том, кого ты должнаостановить! Тебе предстоит столкнуться не с ним даже, а лишь с его дыханием. Нои в нем достаточно силы, чтобы покончить с тобой. Он не имеет своей плоти, ибоона давно стала прахом и ветер развеял ее. Его дух способен вселиться в любоеиз немногих подходящих тел, потеснив его владельца. Однако пока он находится вчужом теле, его возможности будут не больше тех, что имеет это тело. Для тогочтобы атаковать всерьез, в полную мощь, он покинет его, и лишь тогда тыспособна будешь сразиться с ним. Если же он не покинет тело, ты бессильна. Твоекопье пронзит лишь человеческую плоть и его истинного хозяина, но не затронеттого, кто скрывается внутри. Грех же безвинного убийства сделает тебя слабой, иты ничего уже не сумеешь сделать.

– А как я узнаю его?

– Не сомневайся. Его невозможно не узнать. Когда его дыханиепокинет тело, оно станет видимым даже в полдень. Это призрак всадника на рыжемконе. Сражайся с ним так, как ты сражалась бы с обычным всадником. Для твоегооружия призрак будет уязвим. Но опасайся его магии: она представляет для тебяугрозу, равно как и поразивший меня меч.

– А если он не захочет покидать тело? – резонно спросилаИрка.

– Тебе поможет Антигониус, если признает тебя своейхозяйкой, – ответила валькирия.

По ее бледному лицу тенью скользнула печаль:

– Возможно, удар меча не застиг бы меня врасплох, окажисьАнтигониус рядом. Он наделен даром предвидения, изгнания, прозрения истиннойсущности и многими иными способностями.

– Кто такой Антигониус? – спросила Ирка.

Валькирия неожиданно улыбнулась, согретая какой-то тихойприятной мыслью.