Она стала честно представлять себе бокал, но, как всегдабывает с воображением, оно упрямилось и вместо бокала представлялся стакан сразводами томатного сока на стенках.

Призрак женщины в шлеме приблизился к ее губам и замер,укоряюще качая головой и словно сомневаясь. Затем, начиная уже рассеиваться, ондвинулся вперед. Помимо своей воли Ирка глубоко вдохнула, ощутив, как нечтоневедомое слилось с ней и стало ее частью.

Ирку вдруг охватил восторг, который она не считала нужнымскрывать. На краткий миг она ощутила себя огромной, вобравшей все тайны земли,подземья и океанского дна. Сплетенные клубки параллельных миров и тугие,строгие, подобные часовой пружине, петли времени – все стало таким жеестественным для нее, как расположение комнат в квартире.

Ирка рассмеялась, и смех ее пронесся над июльской Москвойвнезапным раскатом грома. Мгновенный ураган взлохматил газоны, взметнул пыль нанабережной, зазвенел вывесками, разбил несколько форточек, опрокинул столики влетнем кафе, запуржил старыми газетами. Лопухоиды останавливались и с тревогойщурились на ясное небо. Некоторые привычно проверяли в сумках зонтики, не зарытли в вещах, быстро ли откроется. И их движения были машинальны и точны, подобнотому, как воин проверяет, не застрянет ли в ножнах меч.

– Приветствую тебя, новая валькирия! Тише, тише! Не такрезво! Прибереги магию! – услышала Ирка едва различимый грустный голос.

Опомнившись, Ирка перестала хохотать. Ощущение всемогуществаисчезло. Ирка поняла, что напрасно расходовала силы, к которым следуетприбегать лишь по необходимости.

Перед ней на кухонном полу умирала от раны молодая женщина,отдавшая ей свои силы. Теперь, когда магия ушла, ее беспомощность проявляласьво всем. Особенно жалки были тонкие, слабые, нелепо подвернутые ноги. И стольже остро Ирка ощутила, что, несмотря на свое теперешнее могущество, не сможетпомочь ей.

Ощутив ее растерянность, лебединая дева слабо улыбнулась. «Икто кого должен ободрять? Она даже сейчас сильнее меня духом!» – подумала Иркасо стыдом.

– Сейчас не время для слез. Превращаясь в волчицу илилебедя, будь осторожна. Этот дар очень редок. Я единственная из всех валькирийобладала им. Порой он удобен, но помни, что при этом часть твоего разума уходити замещается разумом птицы или волка. Это не опасно, пока ты главенствуешь, нопорой стихия может захлестнуть тебя. Всегда осознавай, где заканчивается твояволя и начинаются желания зверя и птицы. Это чудовищно важно. Не забудешь?

– Нет.

– И еще запомни! Никто из тех, кто знал тебя прежде, недолжен узнать тайны, кто ты есть на самом деле. Ты не сможешь открыть им ее нипод пыткой, ни в минуту радости, ни в момент гнева… Отныне ты валькирия.Прежней Ирки больше не существует. Твое прошлое ведомо лишь тебе и мне.

– Да, но если так, то… – начала Ирка.

– Для своей бабушки ты по-прежнему будешь калекой,прикованной к креслу. Никто не в состоянии проникнуть в твою тайну, пока тысама хранишь ее, – нетерпеливо сказала валькирия.

– А если не сохраню? – спросила Ирка.

– Если не сохранишь – тот, кто услышал ее, даже случайно,потеряет разум и умрет. И неважно, кто это будет: родственник, случайныйзнакомый или возлюбленный. Смерть не минует его.

– А Мефодию тоже нельзя сказать? – спросила Ирка неожиданнодля себя. Она хотела произнести «А бабушка?», а вместо этого почему-то вылезМефодий.

Вопрос вызвал у лебединой девы неудовольствие. И неудовольствие,как показалось Ирке, было связано именно с именем, которое та услышала.

– Ему тем более!.. Валькирия может открыться тому лишь, комупередает дар. А теперь прощай! Illi robur et aes triplex[4]…

По телу валькирии прошла крупная дрожь, и внезапно оноисчезло. В воздухе повис веселый радостный звон, похожий на звук далекогоколокола или на весеннюю капель, когда капли звонко падают на лист железа.

На полу возник серебристый шлем с литыми крыльями истреловидным выступом, защищающим центральную часть лба и верх переносицы. Иркаосторожно коснулась шлема. Она услышала негромкий звон. Литые крыльяколыхнулись, затрепетали ожившими перьями. Они стали тоньше, длиннее,воздушнее, утрачивая прежние мощные, немного давящие очертания. Ирка поняла,что шлем подстраивается к новой хозяйке. Поняла, что он ждет ее.

Чувствуя, как дрожат пальцы, Ирка взяла шлем и надела поверхвойлочного подшлемника. На это ее знаний хватило. Шлем без подшлемника надеваютлибо обладатели от природы мягких голов, либо лихие авторы фэнтези,мужественные герои которых натягивают с утра доспехи поверх семейных трусов и,нацепив уздечку, позевывая, ведут прогуливать по лугу поскуливающего отнетерпения боевого коня, который уже заранее нацеливается многоопытным лиловымглазом на раскидистый кустик.

Едва стреловидный выступ соприкоснулся с центром Иркиноголба, она вновь ощутила живой согревающий жар, который возник у нее в миг, когдаона познала тайны земли и воды. Привычный мир треснул, точно скорлупа яйца,снаружи которого оказалось что-то несоизмеримо огромное. Сознание оказалось нев силах сразу заполнить такой объем.

Ирка закричала. То, что она испытала, было сродни чувствучеловека, который считал, что он один в темной и мрачной комнате с паутиной.Все плохо и безотрадно. И вдруг вспыхивают прожектора, и он видит, что стоит наарене цирка, полного смеющихся людей. То же, что прежде казалось серойреальностью, оказалось смешной фанерной декорацией, которую довольно былотолкнуть ладонью, чтобы она опрокинулась.

Ощутив, что на лоб упали волосы, Ирка нетерпеливо отбросилаих и внезапно поняла, что шлема на голове уже нет. Соскочил? Ерунда, не моглотакого быть. Искать его глазами на полу она не стала. Ее не покидало ощущение,что крылатый шлем валькирии остался и не покинет ее, даже если придетсяласточкой нырнуть в водопад. Есть вещи, которые потерять невозможно. Можно ихтолько предать, изменив своему назначению.

Лишь одного Ирка сделать пока не решалась: взглянуть наноги. Двигать ими она не пыталась, хотя и ощущала странное, незнакомоепокалывание в ступнях.

«И долго ты будешь трусить? Вставай и иди, дрянь! Не можешьидти – ползи! » – подумала она и, закрыв глаза, попыталась шевельнуть большимпальцем. Шевельнула и так и не поняла: получилось у нее или нет – так велик былстрах неудачи. Пот, холодный как вчерашний бульон, заливал лицо.