Но Витька-юродивый, опершись на костыль, смотрит так упорно,с таким испепеляющим презрением, что рука Мефодия словно случайно дрожит и ледлетит под ноги, разбрызгиваясь желтоватыми осколками..

Сны, сны, сны. У всего есть оборотная сторона. За яркие днимрак берет плату скверными ночами. Вот под деревом в траве лежит персик. Он такмягок на вид, так блестит росой его пушок, что желудок томится от счастья ибеспокойства, точно второкурсник на первом свидании, который, стоя под часами,сам того не замечая, отгрызает листья от букета с тюльпанами. Но, увы, под рукусо счастьем всегда идет разочарование и грызет его кариесным зубом. Когдаподнимешь персик, обнаружишь, что дно уже размокло и в сладкой гнилиобязательно копается червяк.

Не первую уже ночь Мефодия преследовало нечто вязкое,гораздо более упорное, чем просто сон. Он ощущал, что вокруг роятся незримыедухи – слуги мрака, что тысячи настойчивых глаз не отпускают его ни на миг. Инепонятно было, что плещется на дне этих глаз – подобострастие, страх,глумливое ли ожидание.

Сегодня Мефодий видел во сне, что стремительным потоком егонесет к водопаду. Перед водопадом огромные темные ворота. В центре ворот –львиные морды с выпуклыми чеканными глазами. В зубах – бронзовые кольца.Мефодий знает, что, как только он окажется с той стороны, ворота закроются ипроизойдет нечто ужасное, непоправимое.

Мефодий пытается выгрести, хватается за камни, судорожноработает ногами, но бесполезно. Страшные ворота все ближе. Видно, как вода, проходясквозь них, чернеет, а затем обрушивается в ничто. От ужаса Мефодий кричит ипросыпается. Он сидит на кровати и судорожно откашливает несуществующую воду.Затем сильно ударяет себя по щеке, и лишь резкая плоская боль убеждает его, чтоэто не сон уже, а явь.

Июль в Москве выдался влажным и душным. Днем жара, ночьюпроливные дожди. За окном уже светало. Голубоватый, бесполезный свет фонарейплыл в молочном тумане.

– Дурдом! – громко сказал Мефодий. Сказал, просто чтобыуслышать свой голос. Пустой дом на Дмитровке, 13, равнодушно проглотил егослова. Ему и не такое приходилось слышать. И не такое видеть.

Недавно по требованию Арея Мефодий покинул гимназиюГлумовича и перебрался в Канцелярию мрака, в комнату на верхнем этаже, сразунад офисом. Сюда действие пятого измерения не распространялось – Арей повозможности ограждал Мефодия от излишней магии. Вокруг были зеленоватые, соблупившейся штукатуркой стены, выбитый паркет и высокие потолки с наядами,танцующими вокруг крюка от отсутствующей люстры. Если величина комнаты моглаиспугать, то скудость мебели удивить. Старинная высокая кровать в самом центреи легкомысленный стул на тонких изогнутых ножках. На стуле стоял глубокий таз сводой, которой Мефодий умывался. Вода в тазу никогда не заканчивалась. Парураз, экспериментируя, Мефодий пытался через дыры в полу залить расположенныйвнизу офис, но у него ничего не получилось.

В дополнение к кровати и стулу в углу обретался старинныйрояль, скалящийся желтоватыми клавишами. Иногда Мефодий подходил к нему и,наудачу нажимая, извлекал из недр иструмента глухой и таинственный звук.

Совсем близко раскинулись скучная Тверская, веселая идряхлая старушка Воздвиженка, строгий Кузнецкий. Однако здесь, в комнате согромным окном, снаружи которого была натянута строительная сетка, городакак-то не ощущалось. Москва сгинула, провалилась куда-то, стала пустой иненужной декорацией.

Мефодий встал и с досадой пнул ножку кровати – громадной,резной, царской. Не так давно кровать, зловеще ухмыляясь, привез откуда-то верныйМамай. Мефодий еще, помнится, задумался: если Мамай ездит на машинах, которыедавно сгорели, то не оттуда ли, из небытия, из кладовой про

Мефодий даже стащил тяжеленную перину и внимательно осмотрелту часть кровати, что была под ней. Он все пытался понять, отчего ухмылялсяпластилиновый хан. Да, так и есть. В кровати засели несколько сплющенных пуль.

Продолжив изучение кровати, Мефодий обнаружил хитрый выступ,соответствующий глазу грифона. Нажми на него – нижняя часть ложа прокрутится ивновь станет на место, как ни в чем не бывало. Мефодий вспомнилраспространенный сказочный сюжет про девиц-злодеек. Попарив в баньке ипоцеловав в уста сахарные, уложит девица купца на мягкую перину, и тот срединочи, переломав руки и ноги, внезапно окажется в подземелье.

На всякий случай Мефодий забил грифону глаз спичками,обезвредив секретный замок. При этом он понимал, что едва ли у мрака были планысвести с ним счеты таким образом. Арей не любит дешевых трюков. Даже для Лигулаэто и то мелковато. Другое дело, что сам предмет мог попасть сюда, наДмитровку, 13, лишь пройдя определенную фильтрацию в ткани бытия.

«Интересно, а стулья чем отличились?» – задумался Мефодий, итотчас его воображение услужливо захлестнула навязчивая память предмета. Воттощий чиновник с испитым лицом встает на стул и осторожно, точно галстук,надевает на шею петлю. Вот он стоит, покачиваясь, рассеянно моргает, арешимости все нет. Наоборот, им вдруг овладевает дикое желание жить. Он смотритпо сторонам на крашеные стены, на стоящие у двери калоши – и мелкие, подвижные,деятельные мысли отвлекают его. Надо бы закрыть окно, чтобы не дуло, давычистить мундир, да выпустить на лестницу кошку… Возможно, не все еще такбезысходно? Раздумав, чиновник тянется, чтобы снять с шеи петлю, но внезапнотонкая ножка стула подламывается. Пальцы царапают веревку. Длинная черная теньпрыгает по стене.

Мефодий провел ладонью по лицу и с такой ненавистью взглянулна стул, что тот вспыхнул. Огонь пробежал по спинке, облизывая лак, как ребенокслизывает шоколад с мороженого. В комнате стало дымно. В горло точно забиласьвонючая крыска. Скреблась лапками по стенкам, щекоча хвостом в носу.

Мефодий попытался представить пену огнетушителя, заливающуюстул, и представил довольно живо. Однако пена так и не материализовалось там,где нужно, лишь с улицы донесся хриплый вопль. Буслаев мысленно извинился передранним прохожим.

Стул продолжал пылать.

«Вечно со мной такое! Вся магия только стихийно! Когда женужна – обломаешься!» – сердито подумал Мефодий, суетливо пытаясь сбить пламяподушкой. Спалив подушку, он запоздало обнаружил таз с родниковой водой и,мысленно поставив себе диагноз, стал тушить пламя. Огонь погас лишь тогда,когда Мефодий залил себе ноги и превратил комнату в филиал подмосковного болотагде-то в районе Талдома.