Скоро моя неприязнь к нему перешла в холоднуюподозрительность, но я продолжал изучать его с невольным интересом. Часто яловил себя на том, что не могу отвести взгляд от его руки, ставшей для меняисточником новой жизни. Застывал на месте, моя душа словно покидала тело, или,точнее, само тело становилось душой. Это раздражало Лестата. Он не хотел понятьменя, моего стремления познать истину. Чтоб привести в чувство, он грубо трясменя за плечи. Я терпел его выходки спокойно, со странной отрешенностью,которая была мне неведома в прежней жизни, и понял, что такова моя новаяприрода, природа вампира; часами я сидел один и думал о брате, о его жизни,короткой и плутающей во мгле; я понял, что бессмысленно и суетно тратилдушевные силы, когда оплакивал его смерть и бросался на людей, как дикий зверь.Вспоминал свое смятение, свои безумные мысли, словно пляшущие в тумане. Но тобыли мысли смертного человека. Я стал вампиром, и все переменилось. Осталасьтолько глубокая, бездонная печаль. Это не значит, что я целыми днями сидел ипредавался унынию. Вы должны понять меня правильно – я уже не мог терять времяпонапрасну. Я жадно смотрел на мир вокруг себя, на людей, и видел, что каждаяжизнь – бесценна, что бесплодные терзания и жалкое чувство вины делают ее ещекороче, и годы тогда бегут, как песок сквозь пальцы. Только теперь япо-настоящему узнал свою сестру. Я велел ей все время жить в городе, потому чтотолько там она могла почувствовать силу своей молодости, своей красоты. Хотел,чтобы она вышла замуж, чтобы перестала думать о смерти брата и страдать отразлуки со мной, и не дай ей Бог стать сиделкой при нашей матери. Я старалсядавать им все, исполнял все желания, даже капризы. Сестра смеялась и говорила,что я сильно изменился. По вечерам мы ходили гулять. Узкие деревянные мостовыегорода выводили нас к дамбе, под сень деревьев. Светила луна, ласковый, теплыйвоздух был полон запаха цветущих апельсиновых рощ. Мы говорили о ее заветныхмыслях и надеждах, и только мне она доверяла свои самые тайные мечты – шепотом,на ухо, в полутемной гостиной. Я смотрел на нее и думал, что эта нежная, милая,хрупкая плоть, это бесценное творение Божье скоро состарится и умрет и никогдауже не сможет разделить со мной эти прекрасные, неуловимые минуты, которыетуманно обещают бессмертие – и обманывают нас. Только ради таких мгновений истоит жить, думал я, но, прежде чем мы научимся узнавать их и наслаждаться ими,должно пройти полжизни, ничтожной по сравнению с вечностью.

Вот что открылось мне, когда я стал вампиром. Мы с Лестатомбыли одиноки в мире людей, и ничто человеческое уже не отвлекало меня. А деньгидавались нам легко. Я объясню почему.

Лестат и раньше знал, как добывать средства к существованию.Он умело выбирал жертву – по богатому платью, по экстравагантным манерам. Ноему всегда не хватало надежного убежища. Вот что мучило его больше всего. Ябыстро понял, что за внешностью джентльмена он скрывал полное невежество вфинансовых вопросах. Обо мне этого нельзя было сказать – так что мы решилиразделить обязанности. Он умел в любую минуту раздобыть наличные деньги, а яумел выгодно их вложить. Обычно Лестат опустошал по укромным уголкам карманысвоих жертв. Но кроме того, он играл. В лучших игорных домах он подсаживался кбогатым плантаторским сынкам, очаровывал их и с безошибочным чутьем вампиравытягивал золото, доллары и ценные бумаги. Этим он промышлял еще до нашейвстречи, но мечтал все-таки о другой жизни. Вот почему он нашел меня, посвятилв вампиры и заполучил таким образом бесплатного финансового агента.

Я постараюсь рассказать вам про тот, старый, Новый Орлеан, ивы поймете, почему нам жилось так легко и просто. Другого такого города вАмерике не найти. Населяла его разношерстная публика. Французы и испанцы разныхсословий – именно они положили начало местной аристократии. Потом хлынула новаяволна иммигрантов – в основном это были ирландцы и немцы. Черные рабы тогда ещене смешались с людьми другой крови и жили обособленно, по древним племеннымзаконам, словно пришельцы из других миров. Быстро рос новый класс – свободные цветныесмешанных кровей, – так рождалась ни на кого не похожая каста:ремесленники, художники, поэты. Их женщины словно возродили античную земнуюкрасоту. Тысячи индейцев собирались в жаркие летние дни возле плотины. Онипродавали целебные травы и поделки из дерева, камня и кожи. В этофантастическое смешение языков и красок вливались матросы с сотен кораблей. Онисходили на берег, чтобы потратить море денег, покупали на одну ночьпрекраснейших женщин всех цветов кожи, наслаждались изысканной французской и испанскойкухней и пили европейские вина. Но шли годы, и появилась новая нация:американцы. Город начал расти. Вверх по реке за старым Французским кварталомони выстроили роскошные особняки в греческом стиле: при луне стены ихсветились, как древние замки. Ну и, конечно, плантаторы, без них никак необойтись. Они наезжали в город целыми семьями, раскатывали в сияющих ландо,скупали в магазинах вечерние туалеты, серебро и драгоценные камни. Нескончаемымпотоком текли экипажи по узким улочкам. Люди спешили во Французскую оперу, вгородской театр или в собор Святого Людовика. Из распахнутых дверей соборалилась музыка. Торжественная месса плыла над городом, над воскресной суетой,над шумом Французского пассажа, над туманными силуэтами кораблей на волнахМиссисипи. Отгороженная от города плотиной река словно сливалась с небом, иказалось, что корабли, как птицы, парят над землей.

Прекрасный, волшебный город, жить в нем было так сладко.Помню вечерние прогулки в полусвете газовых фонарей… Элегантному, богато одетомувампиру ничего не стоило затеряться в экзотической толпе, разве что иногдапослышится шепот: «Посмотрите, вот тот человек… он такой бледный… как светитсяего кожа… и эта походка… тут что-то не так!» Но прежде, чем прозвучит еще хотьслово, вампир исчезал, растворялся в знакомом городе, темные аллеи звали его напоиски добычи, он видел в темноте, как кошка, он выходил на охоту. Полутемныйкабак, где спит пьяный матрос, уронив голову на столик; гостиничный номер свысокими потолками, одинокая женщина дремлет, ее ноги покоятся на расшитомпуфике, колени укрыты кружевной шалью. Маленькая склоненная головка подсвеченатусклым огнем. Она не заметит тени, скользнувшей по лепнине потолка, не увидит,что длинные белые пальцы уже тянутся погасить хрупкое пламя ее свечи.