– Убийство для вампира – не только убийство. И это незначит просто до отвала насосаться свежей крови. Это значит почувствовать чужуюжизнь; почувствовать, как она вместе с кровью медленно покидает тело. Убивая, якаждый раз умираю сам и рождаюсь заново, как в ту ночь, когда я сосал кровьЛестата и стук наших сердец слился воедино. Каждый раз это миг величайшегонаслаждения, единственного наслаждения, которое доступно вампиру. – Онговорил очень серьезно, будто спорил с кем-то, отстаивал свое мнение. – Досих пор не могу понять, почему Лестат не чувствовал того же. А может быть,чувствовал, но скрывал. Так или иначе, ему не пришло в голову напомнить мне,как я припал к его окровавленной руке – во имя жизни – и не хотел отпускать ее.Он мог найти хорошее место, где бы я совершил первое убийство тихо и достойно.Но он торопился так, словно за нами кто-то гнался. Он догнал раба, бросился нанего сзади, вцепился мертвой хваткой и подставил мне обнаженную шеюнесчастного. «Ну же! – крикнул он нетерпеливо. – Обратной дорогинет». Я подчинился, безвольно и с отвращением. Я встал на колени передсогнувшимся в железных руках Лестата, но продолжающим бороться человеком,придавил его плечи ладонями, добираясь до горла. Мои зубы еще не изменилисьокончательно, и приходилось вырывать целые куски кожи с мясом из живого тела.Но как только рана стала глубокой и кровь хлынула бурным потоком, я припал кней губами и начал пить… и все вокруг исчезло.

Лестат, болото, далекий шум в лагере – все пересталосуществовать. Волшебство повторилось, как в первый раз; я чувствовал, какбьется и затихает в моих руках теплое живое тело. И снова зазвучал барабан –удары его сердца, но теперь они четко совпадали с моими, переполняли мою душу итело, потом ритм стал замедляться и превратился в долгий, тихий, бесконечныйгул. Я парил, плыл в невесомости, и вдруг Лестат оттащил меня от жертвы.«Идиот, он давно уже мертв! – с присущей ему вежливостью сказал он. –Нельзя сосать кровь трупа. Запомни!»

На мгновение я словно обезумел. «Нет, – убеждал яЛестата, – его сердце все еще бьется». Меня неудержимо потянуло сновавцепиться в этого раба.

Я шарил руками по его груди и наконец нашел запястье. Я ужехотел прокусить вену, но Лестат отдернул меня за ногу, а потом ударил по лицу.Пощечина ошеломила меня, но не боль от удара, а шок, эмоциональный взрыв. Яочнулся в смятении и обнаружил, что стою, беспомощно прижавшись спиной ккипарису, и смотрю в темноту, а ночь жужжит у меня в ушах, словно ройнасекомых. «Ты умрешь, если притронешься к нему, – поучал меняЛестат. – Если пить кровь мертвеца, он сам высосет тебя до последней каплии заберет с собой. Ты и так перебрал, тебе будет плохо».

Его голос действовал мне на нервы. Я чуть было не бросилсяна него с кулаками. Но он оказался прав: скоро у меня действительно жуткоразболелся живот, мои внутренности словно затягивало в огромную воронку. Потомя узнал, что так бывает, когда чужая мертвая кровь смешивается с собственной.На обратном пути Лестат бесшумно пробирался по лесу, словно сытый кот, а яплелся сзади, голова разламывалась от боли, и резь в желудке не прошла даже повозвращении в Пон-дю-Лак.

Мы сидели в гостиной, Лестат раскладывал пасьянс. Я смотрелна него с отвращением. Он говорил, что скоро я привыкну и научусь убивать. Я недолжен позволять себе переживать так, будто еще не стряхнул с себя «прахбренной человеческой жизни». Впрочем, скоро все наладится. «Ты так думаешь?» –спросил я, хотя его мнение не интересовало меня ни в малейшей степени. Ужетогда я понял, что мы с Лестатом слишком разные. Для меня случившееся былоподобно мировому катаклизму. Мой мир переменился, я увидел другими глазами всевокруг, начиная с портрета брата на стене в гостиной и кончая маленькой звездочкойв небе за стеклянной дверью галереи. Я не мог себе представить, что другойвампир может быть к этому равнодушен. И чувствовал, что продолжаю меняться.Все, что видел и слышал, было мне безумно интересно, все трогало мою душу –даже шуршание карт, которые глянцевыми рядами ложились на полированное деревостола.

Скучный и равнодушный, как простой смертный, он раскладывалпасьянс и чертыхался, глядя на карты. Он пытался внушить мне, что ничегоособенного не произошло. Он не понимал, что другой может чувствовать иначе. Кутру мне окончательно стало ясно, что я стою гораздо выше его, и я горькоусмехнулся шутке судьбы, которая послала мне такого учителя. Ну что ж, пустьнаучит меня тому, что знает сам, а мне остается только терпеть его вздорныйхарактер и злость на все и вся. Лестат стал мне совершенно безразличен. Но яжаждал новых переживаний, столь же прекрасных и всепоглощающих, как первоеубийство. И понял, что, если хочу научиться чувствовать как можно глубже исильнее, я должен полагаться только на собственные силы. От Лестата не будеттолка.

Уже минуло далеко за полночь. Я поднялся и вышел на галерею.Огромная луна стояла высоко над верхушками кипарисов, заливала светомсвежепобеленные стены и колонны, чисто подметенный дощатый пол. Ночной воздухбыл чист и свеж после короткого летнего дождя, и капельки воды переливалисьвсеми цветами радуги на листьях и траве в саду. Я прислонился спиной к колонне,касаясь головой нежных побегов жасмина, чудом уцелевших в борьбе с глицинией. Ядумал о бесконечных возможностях, простирающихся передо мной в пространстве ивремени. И тогда решил, что буду принимать все с нежностью и благоговением,черпая из каждой новой встречи то лучшее, что поможет мне двигаться дальше идальше. Должен признаться, я и сам тогда толком не разбирался в собственныхмыслях. Понимаете, я уже не хотел жить очертя голову, потому что боялсярастратить попусту волшебный дар вампира – новое, пристальное видение.

– Я понимаю вас, – не задумываясь ответилюноша. – Это похоже на любовь.

Глаза вампира засияли.

– Именно так. Это и есть любовь. – Онулыбнулся. – Я рассказываю так подробно, чтобы вы поняли, что междувампирами может пролегать пропасть, поняли, почему я не пошел по пути Лестата.Я презирал его не потому, что он ничего не чувствовал. Просто не мог понять,как можно терять понапрасну этот дар.

Но в ту же ночь он преподал мне еще один урок.