– Да, верно. – Вампир задумался. – Ноненависть тогда оказалась сильнее. Я ненавидел Лестата. Для него это былатолько прихоть, прихоть, которая обрекла бы на гибель целую семью. Онпрезрительно попирал все то, что должен был, как вампир, особенно глубокочувствовать. Я изо всех сил старался удержать его. Он плевал мне в лицо,выкрикивал оскорбления. Френьер принял шпагу из рук секунданта и шагнул вперед,в сырую траву, навстречу врагу. Они быстро переговорили, и схватка началась.Через мгновение все было кончено. Первым же выпадом Френьер смертельно ранилиспанца в грудь. Истекая кровью, тот упал на траву и кричал что-тонеразборчивое. Френьер стоял рядом и смотрел на него. Победа не радовала его.Лицо выражало только боль. Секунданты с фонарями подошли к нему и уговаривалинемедленно уйти – о раненом позаботятся друзья. Испанец никому не позволял досебя дотронуться. Увидев, что Френьер повернулся спиной и, понурясь, пошелпрочь, он выхватил из-за пояса пистолет. В кромешной темноте никто этого незаметил, кроме меня. Я закричал – хотел предупредить Френьера об опасности – ибросился к испанцу. Лестат только этого и ждал. Я растерялся, сам подставилсебя под пули, отвлек внимание Френьера. И тогда Лестат, вооруженный долгимопытом, как молния бросился на юношу, схватил его за горло и утащил в заросликипарисов. Никто даже не понял, что произошло. Прозвучал выстрел, раненыйзамертво упал на землю. Я понял, что совершил роковую ошибку. Проваливаясь поколено в полузамерзшую болотную жижу, я бросился за Лестатом.

Я нашел их очень скоро. Френьер лежал на узловатых корняхкипариса, его ноги по щиколотку ушли в темную воду болота. Лестат склонился надним и держал его за руку, все еще сжимающую эфес шпаги. Я попытался оттащить Лестата,но он, не поворачиваясь, встретил меня неуловимым движением правой руки. Я дажене почувствовал удара и очнулся в зловонной грязи. Конечно, Френьер был ужемертв. Глаза его были закрыты, бескровные губы не шевелились. Он как будтоспал. «Будь ты проклят!» – крикнул я Лестату. Потом вздрогнул и замолчал: телоюноши начало медленно погружаться в трясину. Лестат ликовал. Он коротконапомнил мне, что меньше чем через час мы должны быть в Пон-дю-Лак, и пообещал,что отомстит мне за все. «Если бы мне не понравилась кровь этого юногоплантатора, – сказал он, – я прикончил бы тебя сегодня же. И знаешькак? Я бы загнал твою лошадь в болото. Тебе осталось бы только вырыть яму иподохнуть!» И он ускакал прочь.

Даже теперь, спустя столько лет, кровь у меня закипает отненависти. В ту страшную ночь я понял, что для Лестата значит быть вампиром.

– Он просто хладнокровный убийца. – В словах юношипрозвучал отголосок гнева его собеседника. – Для него нет ничего святого.

– Ничего святого. Только месть. Месть самой жизни.Убивая, он мстил. Неудивительно, что у него не было ничего святого. Настоящеевидение вампира было ему недоступно, потому что он сосредоточился наманиакальной вендетте всему человечеству, покинутому им когда-то. Ничто, кромеубийства, не могло доставить радость этой черной душе, полной зависти и злобы.Но и убийство не давало ему ни настоящей радости, ни удовлетворения, потому чтоон хотел только одного: разрушить чужую жизнь. Вот почему он убивал снова иснова. Его сжигала неутолимая жажда мести – низкая, слепая и бесплодная.

Но я хотел рассказать про сестер Френьер. Я добрался до ихплантации только в половине шестого. Но не беспокоился, ведь дом был совсемрядом. Проскользнув на верхнюю галерею, я заглянул в незанавешенное окно. Всепять сестер собрались в гостиной. Должно быть, они так и не ложились спать.Тускло горели свечи. Они сидели, точно на похоронах, и ждали известий. Все былиодеты в черное. Их бледные лица, исполненные мужества и печали, призрачносветились в обрамлении черных платьев и волос цвета вороного крыла. ТолькоБабетта казалась собранной и спокойной. Как будто в душе она уже решила взятьна себя бремя забот о семье после гибели брата. Мне она напомнила самогоФреньера перед поединком. Задача, стоявшая перед ней, была почти невыполнима.Ее жизнь и жизнь семьи могла разрушиться, и виноват в этом был Лестат. И ярешился на огромный риск. Показался ей. На секунду вышел на свет. Вы видите,лицо у меня белое и очень гладкое, оно отражает свет, как полированный мрамор.

– Да, – взволнованно сказал юноша. –По-моему, это очень красиво… Интересно, а вы… – он осекся. – Нет,продолжайте.

– Вы хотели спросить, был ли я хорош собой прижизни? – спросил вампир. Юноша кивнул. – Да, был. Я мало изменилсявнешне. Но тогда я сам не знал, как выгляжу. Меня окружала сплошная суета, яничего не замечал, потому что ни на что не смотрел. Даже на свое отражение взеркале. Особенно на отражение. Но вернемся к нашему разговору. Решившисьпоказать себя Бабетте, я шагнул к оконному стеклу, когда она случайно обратилатуда взгляд.

Мгновенно сестры были оповещены, что она видела странноесущество, похожее на привидение. Черные рабыни наотрез отказались пойтипосмотреть, в чем дело. Я нетерпеливо ждал и наконец добился своего. Презревобщий страх, Бабетта взяла со стола канделябр, зажгла свечи и одна вышла ко мнена галерею. Ее сестры робко остановились в дверях, словно стая больших черныхптиц. Одна из них плакала и говорила, что брат, наверное, погиб и теперь к нимявился его призрак. К счастью, Бабетта, будучи умной и смелой девушкой, недопускала и мысли, будто увиденное могло оказаться всего лишь игрой воображенияили привидением. Я подождал, пока она пройдет до конца галереи, прежде чемзаговорить, но и тогда позволил ей разглядеть лишь смутный контур моего тела нафоне белой колонны. «Прикажи сестрам вернуться в комнату, – прошепталя. – Я пришел сюда рассказать тебе о судьбе брата, и ты должна слушатьсяменя». Она замерла на секунду, затем повернулась на голос, пытаясь рассмотретьменя в темноте. «У меня мало времени. Не бойся, я не сделаю тебе ничегоплохого», – как можно более убедительно произнес я. Оправившись от испуга,она повиновалась. Она сказала сестрам, что ей просто померещилось, и велела имидти в гостиную и закрыть дверь. Они подчинились с радостью людей, нуждающихсяв чьем-то руководстве. Тогда я вышел из тени и приблизился к Бабетте.

Глаза юноши округлились, и он спросил, прижав руку ко рту:

– Она видела вас… так же близко, как я сейчас?