Что же касается меня, то они подсматривали, как я каждыйвечер выхожу из часовни, которая тогда уже мало чем отличалась от бесформеннойгруды кирпича в зарослях винограда, глицинии и шиповника. Никогда неоткрывавшиеся ставни поросли мхом, а под сводами потолка качались пауки.Конечно, я притворялся, будто хожу туда предаваться воспоминаниям о Поле, но изих слов я понял, что они больше не верят подобным отговоркам. У них неоставалось сомнений насчет того, кто мы такие. Они считали нас виновными нетолько в смерти многих рабов, коров и лошадей, чьи трупы находили часто средиполей и болот, но и во всех других страшных происшествиях. Даже наводнения иураганы представлялись им оружием Бога, направленным против Луи и Лестата. Хужевсего было то, что они вовсе не собирались спасаться бегством. Они решили, чтомы демоны, слуги дьявола, от которых невозможно укрыться, и видели единственныйвыход в нашей смерти. Последним ударом для меня оказалось то, что там были рабыс плантации Френьеров.

Это означало, что новости неминуемо разойдутся по всемуберегу. Я верил, что местные жители не поддадутся панике и не попытаютсярасправиться с нами в припадке истерии, но дело могло обернуться иначе, и уменя не было ни малейшего желания рисковать. Я поспешил домой сообщить Лестату,что игра в плантаторов закончена и нам придется навсегда распроститься сПон-дю-Лак и переехать в город.

Как вы понимаете, ему такой оборот событий совершенно непонравился. Его отец тяжело болел, дни старика были сочтены. Да и вообще, он несобирался бежать от каких-то там жалких рабов.

«Я прикончу их всех, – холодно заявил он, – потри-четыре человека за ночь – на это не уйдет много времени. Остальные сбегутсами, и все обойдется».

«Ты сошел с ума, – ответил я. – В конце концов, ятребую, чтобы ты убрался отсюда».

«Ты требуешь, чтобы я убрался! Ты! – Лестатухмыльнулся. Он распечатал колоду красивых французских карт и строил из нихзамок на столе в гостиной. – Ты – жалкий трусливый вампир, ты рыскаешь поночным аллеям в поисках крыс и кошек, часами пялишься на пламя свечи, точно наикону, бродишь, как лунатик, под проливным дождем, воняешь, как древний сундукс ветхим тряпьем. Ты заслужил почетное место в зоопарке в одной клетке сшимпанзе и орангутанами».

«Побереги свое красноречие для другого случая, – сказаля. – Достаточно того, что твоя глупость и жадность навлекли опасность нанас обоих. Если б не ты, я мог бы спокойно жить в часовне, и пускай бы домпревратился в груду развалин. Мне плевать на него! – Я нисколько непокривил душой. – Но хотел бы я посмотреть, как ты проживешь без роскоши,которая тебе раньше и не снилась. Ты превратил бессмертие в кучу хлама, и,восседая на ней, мы и впрямь выглядим полными идиотами. Но довольно споров.Сходи проведай отца, посмотри, в каком он состоянии и сколько еще продержится.Ровно столько, и ни днем больше, я разрешаю тебе оставаться здесь, и только приусловии, что рабы не попытаются напасть на нас!»

Он сказал, что, если мне так этого хочется, я сам могупроведать старика, ведь именно мне так подходит роль созерцателя. Я не стал сним препираться и пошел. С первого же взгляда я понял, что старик умирает, имне стало не по себе. Я более или менее легко перенес смерть матери, тем болеечто это случилось днем: ее нашли сидящей рядом с коробкой для шитья во дворе.Казалось, она не умерла, а уснула. Теперь же мне пришлось наблюдать медленнуюагонию умирающего человека в полном сознании. Я искренне полюбил старика – онбыл добрый, простой и нетребовательный.

Днем он слушал пение птиц в саду или дремал в кресле нагалерее, согретый лучами теплого солнца Луизианы. По вечерам он ужинал с нами,с радостью принимал участие в разговоре, о чем бы ни заходила речь. Его любимымразвлечением были шахматы. Лестат, правда, никогда не играл с ним, зато я –довольно часто. Я помню, как он аккуратно ощупывал каждую фигуру перед ходом;точность, с которой он умудрялся запоминать позицию на доске, меня поражала. Втот вечер, когда я вошел в спальню, он лежал и задыхался. Лоб у него былмокрый, горячий, на простынях темнели пятна пота. Он громко стонал и молил Богапослать ему смерть. Я стоял на пороге и смотрел на него, и вдруг из соседнейкомнаты донеслись звуки музыки. Оглянулся и увидел Лестата за спинетом. Яподлетел к нему, в ярости с силой захлопнул крышку, едва не прищемив емупальцы.

«Ты не будешь играть, когда твой отец умирает!» – закричаля.

«Черта с два! – ответил он. – Если захочу, будуиграть на барабане!» – Он вытащил из серванта серебряное блюдо и принялсяколотить по нему ложкой.

Я просил его прекратить, мне пришлось даже применить силу.Мы снова начали препираться, но вдруг замолчали, услышав жалобный голосстарика. Он звал сына. Он хотел поговорить с Лестатом, прежде чем умрет. Ясказал Лестату, что надо выполнить эту, возможно последнюю, просьбу отца, ноуслышал в ответ: «Даже не подумаю! С какой стати? Я и так слишком долго заботилсяо нем. С меня хватит». Отведя таким образом душу, он достал из карманамаленькую пилочку для ногтей, уселся на кровати в ногах у старика и занялсясвоими длинными, острыми ногтями.

Между тем у меня вдруг появилось отчетливое чувство, чтовокруг дома собрались рабы. Через секунду я уже не сомневался: они окружилиздание со всех сторон, тихо переговаривались друг с другом, заглядывали в окнаи прислушивались. Несколько раз мне уже приходилось сталкиваться со странным инедоверчивым отношением некоторых чернокожих, но впервые их собралось так многои они выступали столь открыто. Не придумав ничего лучше, я позвонил вколокольчик. Я решил вызвать Даниэля – раба, выполнявшего обязанностинадсмотрщика. Он жил в коттедже неподалеку от дома. В ожидании его прихода яходил по комнате и слушал разговор отца и сына в спальне. Лестат, скрестивноги, сидел на прежнем месте и как ни в чем не бывало продолжал заниматьсяногтями.

«Все из-за школы, – слабым голосом сказалстарик. – Я знаю, что ты ничего не забыл и не простил… Что я могу сказатьв свое оправдание?» – в отчаянии простонал он.

«Скажи хоть что-нибудь, и побыстрей, – отвечалЛестат. – Ты же вот-вот помрешь. – При этих словах старик издалужасный булькающий звук. Лестат вел себя отвратительно, и мне захотелосьвыкинуть его из комнаты. – Разве ты сам не знаешь, что скоро протянешьноги? Даже дурак вроде тебя должен чувствовать подобные вещи».

«Ты никогда не простишь меня? Даже сейчас, даже после тогокак я умру?»

«Перестань молоть чепуху! Я не понимаю, о чем ты говоришь».