Абасов согласно кивнул.

— И еще, — добавил Дронго, — постарайтесь держать себя вруках. Легче всего уйти из этой жизни, сложнее принимать удары судьбы и несгибаться под этими ударами. Вы меня понимаете?

— Да, — кивнул Абасов.

— А теперь позовем нашего старого адвоката. Иначе он простообидится. Я бы на его месте так и поступил, — улыбнулся Дронго.

Банк «Универсал» занимал сразу пять этажей в новом выстроенномздании, которое появилось в центре города в конце девяностых. Именно послеавгустовского дефолта девяносто восьмого года началось разорение одних банков истановление других. «Универсал» стал одним из тех банков, для которыхдевальвация послужила толчком к экономическому росту. И конечно, в основеуспеха банка была продуманная стратегия развития, осуществляемая его бессменнымпрезидентом — Иосифом Яковлевичем Гольдфельдом.

Дронго еще вчера записался на прием к президенту банка,пояснив, что он новый адвокат арестованного Ахмеда Абасова. К его большомуудовлетворению Гольдфельд сразу назначил время, решив принять его ровно вполдень. Дронго вошел в небольшой кабинет президента банка, когда часыпоказывали точно двенадцать. С первого взгляда было ясно, что в этом кабинетеработали. Книжные шкафы, большой стол, приставной, стол для заседаний. Стулья,кресла. Телевизор, кондиционеры. Мягкая мебель в углу, вокруг небольшого столика.Гольдфельд справедливо считал, что слишком дорогой и изысканно обставленныйкабинет руководителя банка может вызвать недоверие к его владельцу, такнерачительно тратившему банковские капиталы. Сам Иосиф Яковлевич был человекомрациональным и разумным, он не любил ненужные траты и не принимал подобныхрасходов. При этом он готов был выделять большие суммы на благотворительность ина различные премии для актеров и художников.

Гольдфельд был подтянутым, сухощавым мужчиной пятидесятилет. У него было несколько вытянутое лицо, светлые глаза, вьющиеся каштановыеволосы, которые он немного подкрашивал, но никому в этом никогда непризнавался. Он любил элегантные костюмы и смокинги, которые с удовольствиемнадевал на различные светские мероприятия. Пожав руку гостю, он пригласил егона уголовой диван, где обычно проводились частные беседы. Секретарь уточнив,что именно будет пить гость, внесла две чашки зеленого чая и наборы с сухарями,шоколадом и печеньем.

— Мне сказали, что вы новый адвокат нашего Ахмеда Абасова, —сразу начал беседу Гольдфельд.

— Нет. Я второй адвокат. Первый так и остался защитникомАбасова.

— Мы хотели предложить свои услуги, но Ахмед отказался, —сообщил Иосиф Яковлевич, — я считал, что мы должны сделать все возможное дляоказания помощи нашему вице-президенту.

Дронго отметил, что он не сказал «бывшему». Это был хорошийсигнал для продолжения беседы.

— Зачем вы хотели со мной встретиться? — спросил Гольдфельд.

— Мне важно было узнать ваше мнение о случившемся, — ответилДронго, — вы работали с ним больше восьми лет, взяли его своим заместителем.Неужели вы так ошибались и не смогли разглядеть в нем потенциального убийцу?

— Я об этом не думал. Он пришел к нам работать больше восьмилет назад, и я сразу обратил на него внимание. Умный, толковый, очень знающий,умеющий мыслить, принимающий нестандартные решения. Когда мы сделали егоначальником отдела, его отдел стал лучшим в нашем банке. Я думал выдвинуть егопервым вице-президентом.

— Такие характеристики обычно не выдают убийце.

— Я убежден, что это было убийство в состоянии аффекта, —сообщил Иосиф Яковлевич, — Абасов достаточно разумный человек, чтобы совершатьподобные дикие поступки. Тем более что он нанес столько ударов. Либо этоошибка, либо он был просто в невменяемом состоянии. Он не мог совершить такогопреступления в своем обычном состоянии, в этом я убежден. Мы дважды посылалинаши характеристики следователю, но адвокат Боташев говорил, что они не былиприобщены к делу. Это нас очень обижает, ведь Абасов столько лет был нашимсотрудником.

— У меня к вам будет один очень необычный вопрос, —улыбнулся Дронго, пробуя чай. Он был вкусным, зеленый и с жасмином. — Насчетваших отношений.

— Догадываюсь, какой, — усмехнулся Гольдфельд, — ваминтересно, как вообще мы уживались. Еврей во главе банка и азербайджанец вкачестве одного из его заместителей.

— И не просто азербайджанец, — заметил Дронго, — онмусульманин и шиит. Он из Баку, а там живут в основном шииты. Насколько япомню, это самые непримиримые враги Израиля в Иране и Ливане.

— Верно, — кивнул Гольдфельд, — именно поэтому мне оченьважно было присутствие Ахмеда Абасова в нашем банке. Мы ведь работаем состранами СНГ и Прибалтики. Поэтому в нашем банке работают представителипрактически всех народов нашей страны. Среди моих трех заместителей — русский,азербайджанец, латыш. Среди начальников отделов у нас есть белорусы, украинцы,даже киргиз. Я считаю, что это наиболее верная политика в таком банке, как наш.Конечно, мы ориентируемся прежде всего на деловые качества наших сотрудников,но их национальное многообразие — это бесценный капитал нашего банка. Чтокасается мусульман-шиитов, то вы правы. Они настроены по отношению к Израилюнаиболее агрессивно. Но я был в Баку и не видел этой агрессивности. Более того,насколько я знаю, там открыты регулярные рейсы между Баку и Тель-Авивом.

— Они даже летают под совместное пение на двух языках, —улыбнулся Дронго, — это было самое важное, что я должен был узнать. Мне важнобыло уточнить ваше отношение к Абасову.

— Я считал его своим другом, — поднял голову Гольдфельд, — ибуду так считать, независимо от того, какой приговор ему вынесут в суде. Незнаю, почему он это сделал, но уверен, что мы еще узнаем. Однако в любом случаеон показал себя как очень компетентный и добросовестный специалист. И я не могусказать о нем ни одного плохого слова.

— Постарайтесь не говорить этого журналистам, — посоветовалДронго, — иначе они обратят ваши слова против вас. Вы действительно хотелисделать его первым вице-президентом банка?

— Да. Я не скрывал своих планов. Он был очень деятельныйчеловек, на которого я мог вполне положиться.

— Ребрин должен был уйти?

— Он уже давно болеет. В прошлом году ему сделалишунтирование сердца. Есть какой-то предел для столь сложной работы, которой мызанимаемся. Нам нужно подумать и о здоровье человека. Поэтому ДмитрийГригорьевич знал, что работает здесь до конца года. Мы не делали из этогоособых секретов.

— И его такая перспектива устраивала?

— Она устраивала его жену, детей и внуков. У него три дочерии шестеро внуков. Все мальчики, как по заказу. Старшему уже семнадцать.По-моему, они хотят видеть живого дедушку. Хотя он сам, конечно, недоволен. Неговорил нам об этом, но постоянно подчеркивал, как хорошо себя чувствует послешунтирования. Все время говорил, что врачи дали ему еще пятнадцать лет. Любитшутить, что его чинили по методу Дебейки. Вы, наверно, слышали — этотамериканский врач не дожил двух месяцев до ста лет. Можете себе представить,какая живая реклама? Сто лет жизни. Вы знаете, я верю, что его сохранял самБог. Говорят, что он лично спас жизни более пятидесяти тысячам людей. Лично.Своими руками…