— Шестьдесят, — поправил своего собеседника Дронго.

— Значит, шестьдесят, — согласился Гольдфельд, — а по егометоду спасали миллионы людей во всем мире. Но даже авторитет великогоамериканского врача уже не мог бы помочь Ребрину. Он явно устает на работе,часто задыхается, испытывает болезненные ощущения. Мы стараемся его беречь, нотак долго продолжаться не могло.

— А другой вице-президент не мог его заменить?

— Он только недавно у нас появился. Ральф РейнхольдовичЛочмеис. Перевелся к нам из Киева, где у нас был основной филиал. Он там оченьздорово работал. Вот я и решил рекомендовать его совету директоров в качествевице-президента. Но заменить Ребрина должен был именно Абасов.

— Это правда, что он устроил разгром в кабинете Паушкина?

— Так говорят. Но никто не видел, как он туда входил. Хотяследователь и его люди нашли там отпечатки пальцев Ахмеда. Это тоже для менятемный лес. Зачем разбрасывать бумаги в кабинете нашего сотрудника и ломать егоручки? Абсолютно нецелесообразно, тем более, что вся обстановка в кабинете,ручки и карандаши принадлежат банку, который обеспечивает ими нашихсотрудников. И Ахмед Нуриевич об этом хорошо знал.

— Значит, вы не замечали, что в последнее время он сталвести себя как-то необычно. Стал более агрессивным, резким?

— Нет, я этого не замечал. Во всяком случае в отношениях сомной.

— Я могу попросить у вас копию вашей характеристики, которуювы послали следователю?

— Конечно. Она есть у моего секретаря.

— Спасибо за чай, — поднялся Дронго, — и за ваши откровенныеответы. Извините, что отнял у вас время. Я хотел бы попросить вашего разрешенияпоговорить с некоторыми сотрудниками банка.

— С кем угодно, — разрешил Гольдфельд, — если это поможетАхмеду, вы можете говорить с кем угодно.

— Спасибо, — Дронго протянул ему руку, — а насчет Баку выдействительно правы. В этом городе весь двадцатый век жили десятки тысячевреев. Ученые, врачи, адвокаты, шахматисты. И город гордился своимигражданами. До свидания.

Он вышел из кабинета, чтобы пройти в другой кабинет,находившийся рядом на этаже. Попросив приготовить для него копию характеристики,он прошел дальше, туда, где находился кабинет первого вице-президента банкаДмитрия Григорьевича Ребрина. Узнав о том, что приехал адвокат Абасова, Ребринзаявил, что сейчас занят и не может принять у себя гостя. Заодно он попросилузнать, каким образом гость вошел в здание банка. Уже выходя из приемной,Дронго услышал, как секретарь Ребрина звонила в охрану, даже не подумав немногоподождать, пока гость отойдет от ее приемной. Очевидно, секретаря тоже неустраивала смена хозяина кабинета первого вице-президента.

Дронго решил попытать счастья у другого вице-президента. Онвошел в приемную и едва не столкнулся с выходившим из кабинета мужчиной. Емубыло лет сорок. Выше среднего роста, с красиво уложенными волосами, голубымиглазами, он было похож скорее на актера, чем на финансиста. Впечатлениедополняла щеточка щегольских усов над верхней губой. Он был одет в темно-синийкостюм. Увидев входившего Дронго, он остановился.

— Вам кого? — спросил неизвестный.

— Мне нужен господин Лочмеис, — пояснил Дронго.

— По какому делу? — уточнил незнакомец, поворачиваясь ксекретарю, — вам, кажется, не назначали на сегодня время.

— Не назначали, — подтвердила секретарь.

— Я новый адвокат господина Абасова и был только сейчас наприеме у господина Гольдфельда, президента вашего банка…

— Мне известно, кто такой Гольдфельд, — усмехнулсянеизвестный, — учитывая, что я вице-президент банка.

— Извините. Вы Ральф Рейнхольдович Лочмеис?

— Да, — кивнул вице-президент, — идемте ко мне.

Они вошли в просторный кабинет Лочмеиса. Здесь все былочуточку иначе, чем в кабинете Гольдфельда. Повсюду были развешаны фотографиихозяина кабинета с известными политиками, актерами, бизнесменами, журналистами.

— Садитесь, — пригласил гостя к приставному столику Лочмеис,сам усаживаясь в кресло хозяина кабинета.

— Значит, старого адвоката поменяли? — уточнил РальфРейнхольдович.

— Нет, не поменяли. Просто взяли еще одного. Меня попросилиоб этом родственники Абасова.

— Разве бывают два адвоката? — удивился Лочмеис. — Я об этомне знал.

— По закону их число не ограничено. Могут быть даже пятероили шестеро.

— А прокурор только один? — уточнил Лочмеис. — Это даженечестно.

— Прокурор представляет сторону государства, а адвокатыинтересы конкретного лица.

— Поэтому у нас государство всегда в проигрыше, — рассмеялсяЛочмеис, — но я доволен, что нашему Ахмеду будут помогать сразу двое адвокатов.Чем я могу вам помочь?

— Вы его хорошо знали?

— Конечно, хорошо. Мы уже столько лет работаем вместе. Хотяя раньше работал на Украине. Нет, в Украине, сейчас так говорят. И только впрошлом году меня перевели сюда, в Москву.

— Алексей Паушкин работал в отделе, который курировали выили Абасов?

— Этот отдел курирую непосредственно я. И Паушкин былдостаточно исполнительным, хотя и безиннициативным сотрудником. Думал только освоих личных делах, взял в кредит «шестерку» «Ауди», чтобы производитьвпечатление на своих дам. Такой полупижон, полуловелас.

— Он вам не нравился?

— Почему? Я этого не сказал. Звезд с неба он явно не хватал,но сотрдуником был неплохим. Иначе мы бы не стали его переводить из нашегоподмосковного филиала в Москву. Между прочим, инциатором перевода был именно яи поэтому можете себе представить, как именно я к нему относился. До этогодикого случая в отеле «Марриот».

— Вы изменили к нему свое отношение? Почему?

— Во всяком случае переосмыслил. Я очень хорошо знал нашегоАхмеда Абасова. И понимал, что он не станет убивать человека по незначительнымпричинам. Его нужно было серьезно довести. Не знаю, что у них там произошло,но, очевидно, Паушкин тоже оказался не лучшим из ангелов.

— И вы ничего не предполагаете?

— Я финансист, а не бабушка Ванга, чтобы гадать. Это не мояпрофессия. Ахмеда действительно жалко, он был очень толковым специалистом.

— Вы не замечали никаких перемен, которые происходили сАбасовым? Или с Паушкиным?

— Ничего не замечал. Разве что Абасов в последние месяцы былболее раздражительным и нетерпимым, чем обычно. Не более того. Но он южныйчеловек, ему простительно. Это мы, прибалты, обычно думаем, размышляем,взвешиваем и лишь потом говорим. А у него обычно бывает спонтанная реакция. Впоследние годы я думаю, что реакция южных людей гораздо более правильная, чемнаша. Ведь их реакция идет от горячей натуры. А мы взвешиваем и размышляем,часто не решаясь на конкретные действия.