— О Долорес, они такие серые. Такие ужасные. Убери их.Пожалуйста, убери их!

Я положила щетку и пустой совок около двери в своей спальне,чтобы они были под рукой на всякий случай, а потом вернулась назад, чтобыуспокоить Веру. Да и самой успокоиться. А если вы думаете, что это мне было ненужно, то вы попробуйте вскочить в огромном старом музее, каковым был этот дом,среди ночи, когда за окнами завывает ветер, а внутри завывает безумная старуха.Сердце мое билось, как локомотив, я едва переводила дыхание… но я не моглапозволить, чтобы Вера увидела, каково мне, иначе она не будет доверять мне, ичто нам тогда делать?

Чаще всего после таких приступов я расчесывала Вере волосы —кажется, это успокаивало ее быстрее всего. Сначала она стонала и плакала, аиногда разводила руки в стороны и обнимала меня, утыкаясь лицом мне в живот. Яотлично помню, какими горячими бывали ее щеки и лоб после очередногосветопреставления с зайчиками из пыли. И как иногда у меня вся ночнушка былапропитана слезами. Бедная старая женщина! Никто из присутствующих здесь незнает, что значит быть такой старой и видеть дьявола и не мочь объяснить, чтоэто такое, даже себе самой.

Иногда даже полчаса, проведенные около нее с расческой, непомогали. Вера продолжала смотреть мимо меня в угол и очень часто, затаивдыхание, опускала руку в темноту под кроватью и отдергивала ее, как ошпаренная,как будто кто-то пытался укусить ее. Раз или два даже мне показалось, будто яувидела нечто движущееся внизу, и мне пришлось плотно закрыть рот, чтобы незакричать самой. Все, что я увидела, было всего лишь тенью движущейся рукиВеры, я знала это, но это только показывает, до какого состояния она менядоводила, не так ли? О да, даже меня, хотя обычно я настолько же тверда, как игромогласна.

Когда ничего уже не помогало, я заглядывала под кроватьвместе с ней. Вера обвивала мои руки своими и держалась за меня, положив головуна то, что осталось от моей груди, а я обхватывала ее своими руками и простоподдерживала, пока Вера не засыпала. Тогда я просто выползала из-под нее, оченьмедленно и осторожно, стараясь не разбудить, и возвращалась в свою комнату. Нобыли случаи, когда мне не удавалось сделать даже этого — обычно она будила менявоплями среди ночи, и я засыпала рядом с ней.

Именно в одну из таких ночей мне приснился сон о зайчиках изпыли. Только во сне это была не я. Я была ею, прикованной к постели, такойтучной, что не могла даже повернуться без посторонней помощи.

Я посмотрела в угол — то, что я увидела, напоминало голову,сделанную из пыли. Глаза ее закатились, губы обнажали целый ряд острых зубов,тоже образованных из пыли. Голова начала приближаться к кровати, но оченьмедленно, а когда она повернулась ко мне лицом, то глаза смотрели прямо наменя, и я увидела, что это Майкл Донован, муж Веры. Голова сделала еще одинповорот, но теперь это уже было лицо моего мужа. Это был Джо Сент-Джордж, сподлой ухмылкой на лице, вооруженном огромными, острыми зубами. После третьегоповорота это уже было какое-то незнакомое лицо, но оно было живое, и оно былоголодное, и оно собиралось добраться поближе, чтобы съесть меня.

Просыпаясь, я так сильно вздрогнула, что чуть не свалилась скровати. Было раннее утро, и первые лучи солнца уже позолотили пол спальни.Вера еще спала. Она обслюнявила мне всю руку, но у меня не было сил дажевытереть ее. Я просто лежала, вся в поту и дрожащая с головы до ног, пытаясьубедить себя, что я действительно проснулась и все нормально — как это обычнобывает после ужасного ночного кошмара. Но даже после этого какую-то долюсекунды я все еще видела лежащую рядом с кроватью голову из пыли с пустымиглазницами, с устрашающими острыми зубами. Такой вот ужасный сон. Затем всеисчезло; пол и углы комнаты были такими же чистыми и пустыми, как всегда. Нопосле этого я часто думала, уж не Вера ли послала мне этот сон; может быть, яувидела малую часть того, что видит она, когда так пронзительно визжит. Можетбыть, я приняла на себя какую-то часть ее страхов и сделала их своими. Как выдумаете, может такое произойти в реальной жизни или так случается только настраницах дешевых газетенок? Не знаю… но я знаю, что этот сон испугал меня досмерти.

Ладно, не обращайте внимания. Эти вопли по вечерам ввоскресенье и визги среди ночи как раз и были той третьей причиной, почему ВераДонован была сукой. Но все равно это было очень печально. Вся ее стервозностьпокоилась на печали и грусти, однако это не мешало мне временами страстножелать свернуть ей башку. Мне кажется, что, когда Сюзи и Шона слышали, как яорала на нее в тот день, когда хотела убить ее… или когда меня слышали другие…или когда слышали, как мы обзываем друг друга… ну что ж, они должны былидумать, что я, подобрав юбку, стану отплясывать джигу на ее могиле, когда Веранаконец-то отдаст концы. Наверное, ты уже слышал об этом вчера и сегодня — ведьтак, Энди? Не отвечай; все, что мне надо узнать, написано у тебя на лице, какна рекламном щите. К тому же я знаю, как люди любят посплетничать. Они болтаютобо мне и Вере, а сколько было пересудов обо мне и Джо еще когда он был жив, ауж после его смерти и подавно. Разве ты еще не заметил, что в этомблагословенном местечке самое интересное, что может сделать человек, — внезапноумереть?

Вот мы и добрались до Джо.

К чему скрывать, я боялась этой части рассказа. Я ужесказала тебе, что убила его, так что с этим покончено, но самая трудная частьеще впереди: как… и почему… и когда это было сделано.

Я сегодня очень много думала о Джо, Энди, — честно говоря,даже больше о нем, чем о Вере. В основном я пыталась вспомнить, почему я вышлаза него замуж, и сначала никак не могла. Я даже было запаниковала — совсем, какВера, когда ей казалось, что в подушку к ней забралась змея. Потом я поняла, вчем проблема — я искала воспоминаний о любви, как будто была одной из техглупеньких девушек, которых Вера обычно нанимала в июне и которые прогорали ужев середине лета, так как не могли следовать ее правилам. Я искала любви, но ееценность была не очень-то велика даже тогда, в сорок пятом, когда мне быловосемнадцать, а ему — девятнадцать, и все в этом мире казалось нам новым.

Знаешь, единственное, о чем я вспомнила, сидя сегодня наступеньках и пытаясь вспомнить о любви? У него был красивый лоб. Я сидела с нимза одной партой, когда мы учились в средней школе — это было во время второймировой войны, и я вспомнила его лоб — гладкий, без единого прыщика. На щеках иподбородке они были, а на крыльях носа виднелись даже черные угри, но вот лоб унего был гладкий и чистый, как густые сливки. Я помню, как хотела прикоснутьсяк его лбу… честно говоря, мечтала об этом; желая проверить, такой ли онгладкий, каким выглядит. И когда Джо пригласил меня на вечеринку, я согласиласьи получила возможность потрогать его лоб, и тот оказался таким же гладким, каки выглядел, к тому же его обрамляли густые волнистые волосы. Я водила рукой поволосам Джо и по его гладкому лбу в темноте, в то время как джаз-бэнд втанцевальном зале наигрывал «Серенаду лунного света»… После нескольких часов сиденияна этих проклятых ступеньках именно это вспомнилось мне, а ведь это так мало.Конечно, я вспомнила себя гладящей еще кое-что, кроме гладкого лба Джо, попрошествии многих недель, вот тут-то я и совершила ошибку.