— Никогда не смейся надо мной, сука, — сказал Джо. Онположил ухват обратно, а затем уселся читать «Америкэн». — Тебе давно пора быэто усвоить.

Прошло минут двадцать, прежде чем я смогла встать с этогостула. Мне даже пришлось позвать Селену, чтобы она прикрутила газ под овощами имясом, хотя плита была всего в четырех шагах от меня.

— А почему ты сама не сделала этого? — спросила меня дочь. —Я смотрю мультики с Джоем.

— Я отдыхаю, — ответила я.

— Это правда, — заметил Джо, прикрываясь газетой, — онанаболталась до изнеможения. — И засмеялся. Вот тут-то все и произошло: всеслучилось из-за этого смеха. В тот момент я решила, что больше он меня неударит, не расплатившись за этот последний удар сполна.

Мы, как обычно, поужинали и, как обычно, посмотрелителепрограммы — я со старшими детьми на диване, а Малыш Пит — на коленях у отцав огромном кресле. Пит там и заснул, как всегда где-то в половине восьмого, иДжо отнес его в кроватку. Час спустя я отправила спать Джо-младшего, а Селенаушла в девять. Обычно я ложилась около десяти, а Джо сидел до полуночи, тозасыпая, то просыпаясь, смотрел телевизор, дочитывал какую-то статью в газете,ковыряя в носу. Так что видишь, Фрэнк, ты не такой уж и плохой, некоторые людитак никогда и не отделываются от дурных привычек, даже когда они становятсясовсем взрослыми.

В тот вечер я не отправилась спать в обычное время. Вместоэтого я осталась с Джо. Теперь спина болела уже не так сильно. Уже хорошо,чтобы сделать то, что я хотела. Наверное, я волновалась, но даже если это итак, то я не ощущала этого. Я ждала, когда же Джо задремлет, и наконец-то онзаснул.

Я встала, прошла в кухню и взяла со стола маленький кувшиндля сливок. Я не специально искала именно его; он попался мне под руку толькопотому, что в тот вечер со стола должен был убирать Джо-младший, а он забылпоставить его в холодильник. Джо-младший постоянно забывал что-нибудь — убратькувшин для сливок, накрыть масленку крышкой, положить хлеб в кулек, из-за чегохлеб по срезу всегда подсыхал за ночь, — а теперь, когда я смотрю на него,выступающего в теленовостях, дающего интервью или произносящего речь, то этоединственное, о чем я способна думать… мне интересно, что бы подумалидемократы, узнав, что их лидер в Сенате от штата Мэн в возрасте одиннадцати летникогда не мог как следует убрать с кухонного стола. Однако я горжусь им, такчто никогда, никогда не думайте иначе. Я горжусь им, хоть он и принадлежит кдемократам.

Однако в тот вечер ему удалось оставить на столе самуюнужную вещь; кувшин для сливок был маленьким, но тяжелым, к тому же он удобноумещался в моей руке. Я пошарила в ящике и нашла топорик с короткой рукояткой.После этого я снова вернулась в гостиную, где дремал Джо. Кувшином, зажатым вправой руке, я просто врезала Джо по голове. Кувшин разлетелся на тысячикусочков.

Он резко вскочил, когда я сделала это, Энди. О, ты быпослушал его в тот момент! Громко?! Господи Боже и Сыне Божий Иисусе! Он орал,как бык, которому прищемило яйца садовой калиткой. Выпучив глаза, Джо прижималруку к кровоточащему уху. По лицу стекали струйки сливок.

— Знаешь что, Джо? — сказала я. — Я уже больше не чувствуюсебя уставшей.

Я слышала, что Селена соскочила с кровати, но решила неоглядываться. Я должна была вынести все и держать оборону, если уж пошла наэто, — когда Джо хотел, он был вертким, как змея. В опущенной левой руке ядержала топорик, почти скрытый под фартуком. А когда Джо начал подниматься скресла, я подняла топорик и показала ему.

— Если ты не хочешь получить по голове вот этим, Джо, тебелучше посидеть, — сказала я.

На какое-то мгновение мне показалось, что он все равновстает. Если бы он сделал это, то прямо тогда ему и пришел бы конец, потому чтоя не шутила. Джо, поняв это, так и застыл, не касаясь ягодицами сидения кресла.

— Мамочка? — позвала Селена из своей спальни.

— Иди ложись спать, милая, — ответила я, не сводя взгляда сДжо ни на секунду. — Мы тут с твоим папой побеседуем немного.

— Все хорошо?

— А как же, — сказала я. — Ведь так, Джо?

— А-га, — выдавил из себя Джо. — Хорошо, как дождь.

Я слышала, как Селена сделала несколько шагов, но не сразууслышала стук закрываемой двери — прошло десять, а может, и пятнадцать секунд —я знала, что она стоит и смотрит на нас. Джо оставался в той же позе: одна рукана подлокотнике кресла, а ягодицы пляшут над сиденьем. Затем мы услышали, какзакрылась дверь спальни Селены, и это, кажется, заставило Джо понять, как глупоон выглядит — полусидя, полустоя, прикрыв рукой ухо, и с этими струйкамисливок, стекающими по щекам.

Джо опустился в кресло и отнял руку от уха. Рука и ухо былив крови, ухо сильно распухло.

— Ах ты сука, неужели ты думаешь, что это сойдет тебе с рук?— прошипел он.

— Мне? — спросила я. — Ну что ж, тогда тебе лучше запомнитьследующее, Джо Сент-Джордж: что бы ты ни сделал мне, тебе достанется вдвойне.

Джо усмехнулся, как бы не веря своим ушам:

— Тогда мне остается только одно — убить тебя.

Я протянула ему топорик, еще прежде того, как эти словавырвались из его груди. Я не собиралась делать этого, но как только я увидела,что он продолжает усмехаться, я поняла, что это единственное, что я могласделать.

— Давай, — сказала я. — Только сделай это с одного удара,чтобы я не очень мучилась.

Джо взглянул на меня, потом на топорик, потом снова на меня.Удивление, написанное на его лице, было бы комичным, если бы ситуация не быланастолько серьезной.

— А потом, когда ты сделаешь это, тебе лучше разогреть еду ихорошенько поесть, — сказала я Джо. — Ешь, пока не нажрешься, потому что тебяотправят в тюрьму, а я не слышала, чтобы там готовили что-нибудь вкусненькое.Сначала тебя заберут в Белфаст. Клянусь, у них найдется оранжевый костюмчик какраз твоего размера.

— Заткнись, курва, — процедил Джо.

Однако я продолжала:

— А после этого тебя переведут скорее всего в Шошанк, и язнаю, там не будут подавать горячий обед к твоему столу. Они не позволят тебеиграть в покер по пятницам. Единственное, о чем я прошу, сделай все быстро итак, чтобы дети не увидели кровавого месива, когда дело будет сделано.

Потом я закрыла глаза. Я была уверена, что Джо не сделаетэтого, но уверенность ничего не значит, когда твоя жизнь висит на волоске. Этоя отлично поняла в ту ночь. Я стояла, зажмурив глаза, не видя ничего, крометемноты, размышляя, что я почувствую, когда топорик раскроит мне череп. Умиратьбуду — не забуду то ощущение. Помню, я еще обрадовалась, что наточила топорикдня два назад. Если уж он собирается убить меня, то уж лучше сделать это острымтопором.