Давайте сразу договоримся — я не пытаюсь сказать, чтопокончила с лучшими годами своей жизни, отдав их этой пивной бочке простопотому, что мне нравилось смотреть на его лоб во время учебы в седьмом классе.Нет, черт побери. Но я пытаюсь объяснить вам, что это было единственнымлюбовным воспоминанием, которое я смогла извлечь из своей памяти. Сидетьсегодня на ступеньках в Ист-Хед и вспоминать прошлое… о, это была чертовскитрудная работа. Впервые я поняла, как дешево смогла продать себя, возможно, ясделала это потому, что считала, что дешевка — это единственное, чего я быладостойна. Я знаю, впервые в жизни я осмелилась подумать, что достойна большейлюбви, чем мог дать кому-либо Джо Сент-Джордж (кроме себя, возможно). Вам можетпоказаться, что такая грубая старуха, как я, не может верить в любовь, но делов том, что я верю.

Однако это не имеет ни малейшего отношения к тому, почему явышла замуж за Джо, — я должна это сказать прямо сейчас. Шесть недель я уженосила девочку внутри себя, когда сказала, что люблю его и буду любить досмерти. Это было самым болезненным моментом… печально, но факт. Все остальное —обычные, глупые причины, но вот что я поняла в этой жизни: глупые причиныпорождают глупые браки. Я устала бороться со своей матерью. Я усталавыслушивать ругань от своего отца. Все мои подружки уже повыскакивали замуж, уних были свои дома, и я тоже хотела быть такой же взрослой, как и они; я усталабыть маленькой глупой девчонкой.

Он сказал, что хочет меня, и я поверила ему. Он сказал, чтолюбит меня, и я тоже поверила ему… и после того, как он сказал мне это испросил, чувствую ли я то же самое по отношению к нему, было бы невежливосказать ему «нет».

Я боялась того, что могло случиться со мной, если я не скажуэтого, — куда я пойду, что буду делать, кто поможет мне с ребенком.

Все это будет выглядеть достаточно глупо, если ты запишешьэто, Нэнси, но самое смешное то, что я знаю дюжину женщин, с которыми я училасьв школе, которые выскочили замуж по тем же самым причинам, и большинство из нихдо сих пор замужем, а многих поддерживает единственная надежда — пережитьсвоего старика, похоронить его и таким образом навсегда стряхнуть этоничтожество с простынь.

Где-то к 1952 году я напрочь позабыла о его гладком лбе, а к1956-му и от остальных частей не было никакой пользы; мне кажется, я началаненавидеть его к тому времени, когда Кеннеди победил Айка, но тогда у меня и вмыслях не было убивать его. Единственной причиной, по которой я жила с Джо,было то, что моим детям нужен был отец. Ну разве это не смешно? Но это правда.Клянусь. Но клянусь и в другом: если бы Господь дал мне еще один шанс, я быснова убила его, даже если бы это грозило мне геенной огненной и вечнымпроклятьем…

Мне кажется, все старожилы на Литл-Толле знают, что это яубила его, и знают почему: из-за того, как он упражнялся в силе своих кулаковна мне. Но в могилу его свело не то, что он бил меня. Правда заключается вот вчем, что бы там ни думали: он ни разу не ударил меня за три последних годанашего супружества. Я вылечила его от этой дури в конце 1960-го — начале 1961года.

До этого он жестоко избивал меня, это так. И я терпела егопобои — нет смысла отрицать. Первый раз это случилось на второй вечер после нашейсвадьбы. На выходные мы поехали в Бостон — это был наш медовый месяц — иостановились в «Паркер-хаус». Знаете, мы были всего-навсего парочкойдеревенских мышек и боялись заблудиться. Джо сказал: будь он проклят, еслипотратит двадцать пять долларов, полученных от моих родителей в приданое, напоездку в такси только потому, что не может найти обратной дороги в отель.Господи, ну разве он не тупица! Конечно, я тоже была такой… но единственное,чего во мне не было (и я рада, что это так), так это вечной подозрительности.Джо казалось, что все человечество только и думает о том, как бы обдурить его,и, мне кажется, чаще всего он напивался потому, что только тогда он могзасыпать, закрыв оба глаза.

Впрочем, к делу это не относится. Я собиралась рассказать отом, что в ту субботу мы спустились в ресторан, отлично пообедали, а потомснова поднялись в свою комнату. Помню, как Джо, идя по коридору, все времякренился вправо и держался за стену — он выпил четыре или пять банок пива заобедом, перешедшие в девять или десять к вечеру. Как только мы оказались вкомнате, Джо уставился на меня и смотрел так долго и пристально, что яспросила, не увидел ли он что-нибудь странное.

— Нет, — ответил Джо, — но там, в ресторане, я заметил, какодин из мужчин заглядывал тебе под подол, Долорес. Как раз в то место, гдекончаются чулки. И ты знала, что он смотрит, ведь так?

Я чуть не сказала ему, что в углу мог сидеть сам Гэри Куперс Ритой Хэйворт, и то я не знала бы об этом, а потом подумала: «К чему такиеобъяснения?» Не имело никакого смысла спорить с Джо, когда он был пьян; явступала в этот брак с открытыми глазами, и я не собираюсь обманывать вас наэтот счет.

— Если мужчина заглядывал мне под подол, почему же ты неподошел к нему и не сказал, чтобы он закрыл глаза, Джо? — спросила я. Это былавсего лишь шутка — может быть, я просто хотела переменить ход его мыслей, — ноон воспринял это не как шутку. Вот это я помню, Джо не понимал шуток; честноговоря, у него вообще не было чувства юмора. Что-то, чего я не знала, взбесилосьв нем; сейчас, оглядываясь назад, мне кажется, что в те годы я считала чувствоюмора чем-то вроде носа или ушей — у одних людей они могут работать лучше, удругих хуже, но у всех они должны быть.

Джо схватил меня, крутанул и пихнул ногой.

— До конца жизни никто, кроме меня, не должен знать, какогоцвета у тебя нижнее белье, Долорес, — сказал он. — Ты слышишь меня? Никто,кроме меня.

Я действительно считала, что это входит в любовную игру, чтоон разыгрывает ревность, чтобы польстить мне, — вот какой простофилей я была.Конечно, это была ревность, но любовь не имела к этому никакого отношения.Точно так же собака вцепится в свою кость и начнет угрожающе рычать, если выподойдете слишком близко. Тогда я этого еще не осознавала и смирилась. Ясмирилась, потому что считала, что если муж бьет свою жену время от времени, тоэто является неотъемлемой частью замужества — не очень приятной частью, номытье туалета тоже не очень-то приятная часть замужества, однако большинствуженщин приходится делать это после того, как фата и свадебное платье сложены начердаке. Разве не так, Нэнси?

Мой отец тоже время от времени бил мою мать; наверное,именно поэтому мне казалось это нормальным — лишь нечто, с чем нужно мириться.Я очень любила отца, и они с матерью очень любили друг друга, но он мог бытьочень грубым, когда ему вожжа попадала под хвост.

Я помню, как однажды (мне тогда было лет девять) отец пришелпосле косьбы на поле Джорджа Ричардса, а мама еще не успела приготовить обед. Яуже не могу припомнить, что помешало ей, но я отлично помню, что случилосьпосле его прихода. На нем были одни штаны (отец снял ботинки и носки налестнице, потому что в них было полно соломы), а плечи и лицо обгорели насолнце. Волосы на висках взмокли от пота, ко лбу прилипли соломинки. Онвыглядел разгоряченным и очень уставшим.