его присоединиться к нам в Сан-Бартоломео. Несколько дней мы вместе курсировали вдоль линии фронта, пытаясь найти в ней лазейку, но безрезультатно: немцы тут основательно вросли в землю. Затем мы разделились: Боб со своим патрулем отправился на север, а я – на юг. Поиски продолжались.

У Мояно мы столкнулись с немецким арьергардом, а потом тринадцать километров тащились пешком, обезвреживая расставленные противником мины. Проехав еще восемь километров до Песколамацци, на окраине города мы встретили растянувшуюся на полтора километра колонну американской пехоты. Солдаты шли гуськом с оружием наизготовку, ожидая, что в любой момент начнется бой. Бледные лица пехотинцев потеряли всякое выражение из-за невзгод и тоски по дому. Я остановил одного из офицеров и, надеясь его ободрить, сообщил, что последнего немца встретил за двадцать километров отсюда. Он взглянул на меня с подозрительным недоверием и зашагал дальше.

Меня поразило, что силы этих несчастных солдат расходуют так бессмысленно, и я поспешил в их штаб в Беневенто, чтобы рассказать, где на самом деле находится враг. Штабные офицеры, такие же осунувшиеся и изнуренные, как солдаты, вежливо меня выслушали и даже постарались скрыть свою убежденность в безосновательности моих заявлений. Очевидно, они решили, что у меня не все дома. Я подумал то же самое о них, и расстались мы добрыми друзьями.

В Беневенто я впервые увидел, как выглядит город после бомбардировки: с противоположного берега реки открывались одни лишь обгорелые развалины. Меня удивило, что мы сотворили такое с городом, жители которого настроены к нам абсолютно лояльно. Тогда я списал это на ошибку и решил обязательно выяснить обстоятельства, которые к ней привели.

Из Беневенто мы вновь повернули на север, к Бояно и Винкьятуро, где вновь встретились с Канадской дивизией, которой временно командовал наш приятель по битве за Альберону подполковник Хардинг. Когда я связался со штабом, мне заодно сообщили, что Хардинг награжден орденом «За выдающиеся заслуги». В тот же день я отыскал его на передовой, передал ему эту хорошую новость и подарил бутылку виски. Это совпадение (второе после истории под Альбероной) создало у него ложное впечатление, будто мои источники информации поистине безграничны.

Здесь, вдоль восточных предгорий гряды Матезе, у немцев опять образовался незащищенный фланг. Если бы джипы смогли перевалить через эти горы, мы бы снова оказались в спокойной атмосфере вражеского тыла. Первую попытку мы совершили к югу от Бояно, но там посреди широкого поля нас сразу обстреляла дальнобойная немецкая артиллерия. Пришлось залечь где попало, ожидая, пока переполох уляжется. Прямо посреди разрывов к нам из своего дома пробрался старик-крестьянин. Он встал надо мной, то ли желая поговорить, то ли просто что-то бормоча про себя.

– Сэр, я бы с радостью пригласил вас в свой дом и угостил обедом и бутылкой вина, – расслышал я. – Но не могу этого сделать. Немцы, эти сволочи, обобрали меня до нитки. Забрали все вино и зарезали свинью, ублюдки.

Было что-то безнадежно комичное в старике, который горевал о вине и хряке, но даже не пригибался, хотя вокруг выли снаряды, и я не сдержал улыбки. Это его обидело:

– Вы смеетесь, сэр, но тут нет ничего смешного. Мой дом разграбили убийцы.

Я извинился за свое поведение и сказал как можно мягче, чтобы донести до него свою мысль:

– Поверьте, сейчас в любой момент вы рискуете лишиться гораздо большего, чем свиньи́, – всего дома, а то и всей жизни. Пожалуйста, лягте на землю. Мне страшно смотреть, как вы стоите под обстрелом.

Но старик остался безразличен к моим словам, он развернулся и побрел назад, продолжая рассуждать про свиней и вино.

Первый подход к гряде Матезе оказался провальным: горы вздымались отвесной стеной. Следующую попытку мы предприняли южнее, в деревне Гуардиарджа, расположенной высоко в горах, всего на четыреста пятьдесят метров ниже вершин. Местный врач, по совместительству геолог-любитель, пообещал показать нам, как пробраться наверх.

– Я знаю, что такое джипы, – сказал он. – Они проедут где угодно. И я знаю каждый сантиметр этих гор.

Мы договорились встретиться с ним на следующий день, а вечер я провел за ужином в странной компании людей, которых фашистское правительство почему-то не отправило в концлагерь, а сослало в эту отдаленную деревню: пожилая пара югославов и кем-то приходящаяся им девушка лет двадцати, четверо евреев и еще три человека, которых мне не представили. Они говорили на нескольких языках, чаще всего по-французски, и за свою жизнь много где побывали. Удивительно, но, судя по всему, денег у них хватало, поскольку жили они все вместе в ветхом особняке с сохранившимися элементами роскоши. Ужин был прекрасен, напитки разнообразны и изобильны, атмосфера двусмысленна, наряды слишком элегантны, а настроение на грани истерики. Мы быстро и сильно напились. Посреди ужина девушка, которую усадили рядом со мной, рассмеявшись, обратила мое внимание на то, что под платьем на ней больше ничего не надето. Затем она внезапно запрокинула голову и величественно блеванула, после чего сразу провалилась в пьяный сон.

Следующие три дня мы провели с врачом-геологом: поднимались в горы, где объезжали валуны размером с дом и искали проходы в каменных стенах. Мы столкнулись со множеством мелких поломок и наконец пришли к выводу, что либо врач существенно переоценил возможности наших джипов, либо нам не хватало смекалки для покорения Матезе. Признав временное фиаско, мы тронулись обратно.

Глава IV

Новобранцы

Канери перенес нашу базу в Лучеру, и там собралась вся PPA. Боб Юнни в своих попытках перейти фронт на северном участке преуспел ничуть не больше меня: продвижению по дорогам помешали разрушения, а по обходным путям – погода. Стоило дождю затянуться хотя бы на полчаса, как даже относительно пологий травяной склон превращался в непреодолимое препятствие: не имея сцепления со скользкой поверхностью, колеса буксовали, сдирали дерн и растирали жирную глину в жидкую грязь. Несколько часов ясного неба, конечно, исправляли дело, но до самого апреля солнечный свет в горах оставался редкостью. К началу ноября погода, горный ландшафт и усилившееся сопротивление противника заморозили фронт. Немцы собрали почти двадцать дивизий и теперь крепко удерживали позиции, протянувшиеся практически через всю Италию: от реки Волтурно на Тирренском побережье до реки Сангро на побережье Адриатики.

А ведь два месяца после высадки в Таранто неустойчивость фронта и сухая погода обеспечивали нам отличные возможности доставлять немцам неудобства прямо на их территории. Но теперь становилось очевидно: легкие времена прошли. Дальше наша работа станет гораздо тяжелее, чем была когда-либо в Италии или в пустыне.

Меня не оставляла