Во всяком случае, нужно убираться отсюда, пока они не пришлии не продырявили мне башку. И все-таки я не могла отделаться от ощущения, чтоэто действительно акция устрашения: они как будто говорили мне, они как будтохотели показать – ты у нас на крючке, ты и горстка дилетантов; теперь мы знаем,что письмо состряпала ты, – но и ты знай, что мы знаем. Самое время испугатьсяи начать делать глупости.

Но как он мог догадаться, что это именно моя сумочка, ведьтам не было ничего, указывающего на меня: духи, помада, косметичка, Юнна Мориц,которую я читала на перегонах метро, – “Когда утихнет боль, и выпрямится рот, ис птицей укреплю пронзительное сходство…”. А что, если восторжествовалакорпоративная этика – и Шинкарев связался с Олегом Васильевичем, ведь онипроходят по одному ведомству… А в ту ночь Олег выходил из подъезда Туманова…Нет, это полный бред.

И тогда я вспомнила вечер знакомства с Володькой – я урониласумочку на ступеньках, а Шинкарев поднял ее. Боже мой, у таких людейпрофессиональная память. Он мог связать это, и гораздо успешнее, чем это обычноделаю я, ведь чему-то же его учили…

Я зажала рот кулаком, чтобы не закричать. Шутки кончились.

Дан.

Дан, вот кто может помочь мне; вот кто может защитить меня.Конечно, я не имела права перекладывать на него свои проблемы, но другоговыхода у меня не было. Одной мне не справиться; не исключено, что нам несправиться и вдвоем, но ничего другого мне не остается…

Главное сейчас – кассета. Нужно сейчас же позвонить Серьге идоговориться о встрече.

Я машинально протянула руку к телефону и тотчас же отдернулаее – а вдруг телефон прослушивается. Ты, конечно, не высокий блондин в черномботинке, это только ему совали “жучки” в коллекционный фагот, но все же, всеже…

Через секунду я решила ехать к Каныгину; он просыпается нераньше девяти, еще час у него уходит на починку головы после вечерней дозысамогона. Сейчас было восемь, время у меня есть.

Я начала было собирать вещи в рюкзак, но сейчас же бросилаэту затею: непонятно почему – мне было противно касаться вещей, которые переворошилидотошные лапы шинкаревских подручных. Свитер, джинсы и пальто – достойнаяэкипировка, чтобы отправиться с ней в новую жизнь…

Осмотрев замок, я поняла, что он закрывается лишь намаленький сопливый язычок. Значит, квартиру худо-бедно можно защитить от толпбезработных мародеров, а потом обязательно приедет охранник Серж, он ведьобещал…

Через пять минут я открывала дверь подъезда.

Мне пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобывнимательно оглядеться, а не бежать сломя голову, без оглядки. Вполне возможно,что асфальтированный квадрат, подпираемый стенами домов, может оказатьсяловушкой.

…Из подъездов выходили родители с заспаннымипервоклассниками, за плечами детей болтались полупустые ранцы – громкий стуккарандашей и пеналов не вызывал у меня подозрений. Не вызывал подозрений иугрюмый дворник, который мел дорожки: все обойдется, тебе просто надо держатьсялюдей и ни в коем случае не оставаться одной.

Спустя час я уже была возле каныгинского дома. Забратькассету, проехаться в автобусе и нырнуть в спасительное метро; из центра городапозвонить Дану… Я проверила про себя его телефон. Дан Сикора, концерн “Фаэна” –что это за название, черт возьми… – президент, тиснение золотом… А там – будьчто будет.

Я добралась до квартиры Серьги и затрезвонила в дверь.

Чертов Серьга спал, как сурок, – что и требовалось доказать.Устав звонить, я нетерпеливо заколотила кулаками в дверь – и тогда она так жемягко, так же вкрадчиво приотворилась; совсем как час назад у меня на проспектеМира.

В квартире было тихо.

"Та-ак, голубчик, с твоей языческой страстью к самогонуты вообще перестал соображать. Кончится тем, что ушлые домушники растащат твоиполотна, сбагрят их по сходной цене на аукцион “Кристи”, а ты, как всегда,останешься не у дел и помрешь на соломенном тюфячке, как Ван-Гог…"

– Эй, алкоголик, что же ты…

Я не успела закончить наспех сочиненную тираду, я успелатолько сдавленно вскрикнуть и зажать себе рот рукой – в комнате, возлеразобранного дивана, уткнувшись лицом в пол, лежал Серьга.

Волосы у него на затылке слиплись от крови – я сразу жепоняла, что это кровь, я видела ее в разных состояниях; голое тело было вкровоподтеках – должно быть, его долго били ногами, перед тем как проломитьголову.

Я должна была, должна была потерять сознание – но непотеряла его. В глаза нагло лез набросок Серьги, забрызганный кровью, – “ОльгаБаранова-Грекова-Ильина смотрит уголовную хронику. Ее попугай Кеша только чтопоел дыню и кричит: “Танька-проститутка!”. Я понятия не имела, кто такая Ольга,кто такой Кеша, кто такая “Танька-проститутка”; голова нарисованной Ольги былазабрызгана кровью – так же, как голова Серьги. Вот только Серьга был настоящим.

Я подошла к Серьге и осторожно попыталась перевернуть его.Но тут же оставила эту попытку, до смерти испугавшись увидеть его неживое лицо.Проклятая Богом жизнь – нужно быть готовой ко всему. Я и была готова ко всему,когда все-таки заглянула Серьге в лицо. Но не к тому, что он окажется жив.Глубоко запавшие глаза Серьги с тонкими, как у младенца, веками, были закрыты;острый птичий нос заострился еще больше – но он был жив! Где-то в глубине узкойгруди ворочалось онемевшее сердце.

Я бросилась к телефону, набрала “ОЗ”, начала что-то сбивчивокричать в трубку – приезжайте, приезжайте скорее или он умрет. И тут я с ужасомпоняла, что даже не знаю толком адреса Серьги – ни номера дома, ни квартиры:несколько раз мы приезжали сюда с Серьгой, вполне хватило, чтобы визуальнозапомнить, но сейчас не это было главным. Позабыв все ругательства, выслушиваянедовольное молчание диспетчера на другом конце трубки, я поняла – главного уменя не было… “Подождите, не отключайтесь, сейчас я узнаю адрес”. Я выскочилана лестничную площадку и заколотила кулаками в двери соседних квартир – никтоне отзывался, ни на звонки, ни на угрозы – мои жалкие угрозы, – ни на крики опомощи. Только сейчас я запоздало увидела номер квартиры, нарисованный мелом надерматиновой обивке, – 242.

Китайская стена Серегиного дома была бесконечной, мне простоне хватит времени, чтобы увидеть дурацкую табличку с названием улицы… Я не могуоставить его, я не могу позволить ему умереть в одиночестве, рядом снарисованной Ольгой, которой я не знала… В отчаянии я набрала еще один номер –только бы Дан был на месте, только бы он ответил.

Он ответил.

– Слушаю.

– Дан, это Ева. Мне нужна ваша помощь, немедленно, –мой отчаянный голос заколотился головой в мембрану. – Я на “Пражской” у Сергея…Он умирает, ему проломили голову. А я не могу даже вызвать “Скорую”, я не знаюточного адреса, никто из соседей не открывает.

Я не могу ждать.