отдана в управление его ставленнику, городскому претору Гаю Сервилию Авгуру, который участвовал во многих походах сначала в чине центуриона, а потом – военного трибуна. Сам же Сервилий в своих выступлениях перед народом клятвенно обещал покончить с мятежом рабов в течение одного-двух месяцев. Притязания Сервилия Авгура вызвали бурю негодования в среде оптиматов, обвинявших его в бессовестном стремлении воспользоваться успехами Лукулла, разбившего мятежников в открытом сражении и заключившего их в осаду.

Обращенная к сенату просьба Лукулла о продлении ему полномочий на следующий год, чтобы он мог победоносно завершить войну и совершенно очистить провинцию от шаек грабителей, долгое время оставалась без ответа.

Самые горячие страсти разгорелись незадолго до центуриатных комиций. Сторонники Метелла, пугая граждан опасным для государства усилением власти Мария, из года в год избираемого консулом, убеждали их, что с уходом кимвров из Испании опасность их вторжения в Италию миновала, и поэтому теперь нет нужды в нарушении избирательного закона. Однако слухи о том, что кимвры соединились с тевтонами и договариваются с ними о совместном походе на Рим, продолжали будоражить народ. Марий, явившись однажды на плебейское собрание, заявил, что лично ему власть не нужна и, если будет угодно народу, он не станет выставлять свою кандидатуру на должность консула, чем вызвал бурные протесты среди простых граждан, а Сатурнин в крайнем негодовании даже назвал его предателем, который хочет оставить пост главнокомандующего в столь опасное для родины время.

Многочисленные предсказатели будущего в эти дни пророчествовали исключительно в пользу Мария. Сирийская предсказательница Марта, долгое время хранившая молчание, вдруг объявила, что война с германцами начнется в следующем году. Батак, жрец Великой Матери богов в Песссинунте, прислал письмо в сенат, уверяя, что богиня из своего святилища предсказала римлянам победу в войне с варварами, если Марий останется главнокомандующим.

Поздней осенью состоялись центуриатные комиции. Гай Марий в четвертый раз был избран консулом, но его коллегой прошел убежденный оптимат Квинт Лутаций Катул. Полного торжества популяров не произошло и во время преторских выборов. Они принесли поражение Сервилию Главции, бывшему народному трибуну. По числу голосов его с небольшим отрывом опередил оптимат Марк Антоний, которого поддержали не только всадники, но и многие граждане других классов за предвыборное обещание требовать для себя особых полномочий по борьбе с морским разбоем.

Пока все это происходило в Риме, под Триокалой после короткого затишья с новой силой развернулись ожесточенные боевые действия. Они начались с нападения Мемнона на одну из римских застав, расположенных к востоку от города. Укрепление было взято с ходу, а удары римлян с флангов были отбиты с большими для них потерями. Отборный отряд во главе с Астианаксом пробился к Скиртейским воротам вместе с обозом продовольствия, и это вдохнуло в осажденных великое воодушевление и отвагу.

В Триокале Астианакса встретил сам Афинион. Он обнял и расцеловал молодого галла. Так как воины громко требовали, чтобы их вели в бой, киликиец объявил, что на следующий же день атакует самого Лукулла.

Утром Афинион вывел на битву около десяти тысяч воинов, но напал не на лагерь Лукулла, а на соседнюю с ним заставу, которую он взял с бою, при этом двести луканцев было взято в плен. Клептию и подоспевшему к нему на помощь Лукуллу с большим трудом удалось выбить оттуда восставших, которые отступили, унося своих раненых и уводя с собой пленных.

Римлян было перебито в этом сражении более восьмисот человек, в то время как повстанцы потеряли вполовину меньше.

В числе пленных оказались несколько торговцев и среди них Пангей, который еще до начала осады обосновался в Гераклее, а потом перебрался в Термы Селинунта.

Пангей во время шестимесячной осады Триокалы успешно занимался торговлей, снабжая римских солдат печеным хлебом. Он арендовал в Термах Селинунта десять пекарен, закупил крупную партию муки и нанял пекарей, истратив на это почти все деньги, вырученные от продажи дорогих тканей и прочих товаров аттического производства. Свежеиспеченный хлеб он ежедневно доставлял на римские заставы, где его товар быстро расхватывали. От Терм Селинунта до Триокалы было около девяти миль. Дорога была небезопасна, но Пангей приноровился, продав хлеб, возвращаться в Термы с вырученными деньгами на быстроногом скакуне, в то время как его наемные рабы-погонщики самостоятельно перегоняли туда мулов с порожними повозками. Встречавшиеся ему на пути разбойники (подчас ими являлись сами солдаты из преторского войска), как правило, были пешими, и он легко уходил от них, пуская своего доброго коня во весь опор. В Термы, находившиеся под охраной римлян, он привозил сумки, набитые серебряными денариями и сестерциями. Короче говоря, риск, которому ежедневно подвергал себя молодой предприниматель, вполне оправдывал себя. За первые три месяца осады римлянами Триокалы барыш превысил его первоначальный капитал в три раза. Дела его пошли еще лучше после того, как его пекари стали добавлять дрожжи в тесто, получая при выпечке хлеба солидный припек. Среди римских солдат спрос на очень вкусный дрожжевой хлеб значительно возрос. Пангей едва успевал подсчитывать доходы. В мирное время он никогда не взялся бы за это дело. Война в Сицилии стала для него волшебным источником стремительного обогащения. Он рассчитывал покинуть остров не раньше, чем она закончится.

Пангей попал в плен к восставшим, когда находился на римской заставе, расположенной по соседству с главным римским лагерем. В этот день он успел распродать только два воза с хлебом. Вдруг на заставе началась суматоха, так как защитники города в большом числе высыпали из Гераклейских ворот и стали выстраиваться для битвы. Пангей вместе с погонщиками мулов решили отсидеться на заставе, как это случалось и раньше, но мятежные рабы на этот раз дрались особенно яростно и обратили римлян в бегство. Восставшие на плечах бегущего в панике противника ворвались на заставу. Здесь многие луканцы бросили оружие и сдались. Пангея и его рабов затолкали в общую толпу пленных и вместе с ними увели в город.

Только на четвертый день его случайно увидел среди пленных Амадок, о котором Пангей ничего не знал в течение всего времени, пока римляне держали город в осаде. Он догадывался, что Амадок в Триокале. Но временами его охватывала тревога: не погиб ли верный фракиец?

Амадок, пользуясь исключительным расположением Афиниона, представил своего патрона киликийцу, и тот, переговорив с предприимчивым молодым торговцем, разрешил ему на будущие времена, когда римляне окончательно снимут осаду, беспрепятственно заниматься своим прибыльным делом, поставляя хлеб уже не римлянам, а восставшим.

В ночь на декабрьские календы (1 декабря) Лукулл сделал первую и последнюю попытку проникнуть в неприступный город с помощью своих лазутчиков. Деметрий и его люди должны были перебить охрану на стене близ Гераклейских ворот и впустить в крепость отборных легионеров. Между претором и Деметрием все было согласовано. Этому содействовал Амадок, доставивший Аполлонию письмо Лукулла, который составил в нем подробный план захвата Гераклейских ворот. Приступ был намечен на вторую стражу ночи. Однако Лукулл не знал, что Деметрий и его люди еще в первую ночную стражу попали в устроенную им засаду. На одной из улиц, примыкавших к Гераклейским воротам, десять бывших гладиаторов-ретиариев забросали их сетями. Никому из «лукулловой шайки» не удалось бежать. Все были захвачены живыми.

Посланные Лукуллом легионеры для захвата Гераклейских ворот были обмануты сигнальными огнями на двух главных башнях и по приставным лестницам полезли на стену. Почти все они были перебиты в ночной схватке, а на рассвете шесть тысяч отборных воинов под предводительством самого Афиниона, высыпав из Гераклейских ворот, с ходу овладели передовой заставой, вынудив претора и его легата ввязаться в беспорядочное сражение, продолжавшееся почти весь день.

К вечеру римляне вынуждены были отступить, оставив поле боя за осажденными.

Утром следующего дня осажденные вновь напали на лагерь Лукулла свежими силами, а военным трибунам Вентидию и Барбию пришлось отражать яростные атаки отрядов Сатира и Думнорига.

Арвернец, узнав о тяжелом ранении Багиена, явился в его лагерь с несколькими десятками всадников. До этого он в течение четырех месяцев находился в области Энтеллы, регулярно отправляя Багиену