– Отец Леонид, – спросил Лучников. – Отчегосказано: У вас же и волосы на голове все сочтены?

Голос его лихорадочно подрагивал. Священник повернул к немусвое белое в темноте лицо.

– Светильник для тебя есть око, – читал он. –Если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло.

Лучников сжал голову руками.

– Отчего же сказано, что даже волосы сочтены, что издвух птиц, купленных за ассарий, ни одна не упадет на землю без воли Отцанашего. Зачем же мы-то Ему?

Руки его упали.

Отец Леонид, отвернув лицо свое к Небу, говорил в пустоту:

– …тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногиенаходят его…

– К чему наши потуги? – спросил Лучников. –Почему сказано, что соблазны надобны Ему, но горе тем, через кого пройдетсоблазн? Как бежать нам этих тупиков, отец Леонид…

Священник не взглянул на Лучникова, он говорил как бы толькосебе, но его гулкий голос далеко слышен был:

…где будет труп, там соберутся орлы…

…и многие лжепророки предстанут и прельстят многих…

…претерпевший же до конца спасется…

…бодрствуйте, ибо не знаете, в который час Господь вашпридет…

Могильщики поставили гроб на край ямы. Все остановились.Лучников смотрел на спокойное детское лицо Кристины и механически повторял заотцом Леонидом слова заупокойной молитвы. Гроб опускался, падала сухая крымскаяземля. Он взял – горсть этой земли, в которой, конечно, были и осколки Эллады,поднял глаза и увидал рядом другую могилу, черный мраморный крест и выбитое нанем имя покойной – ТАТЬЯНА ЛУНИНА.

– Значит, и она здесь, – пробормотал он. –Таня и Кристи теперь рядом, – он улыбнулся. – Не пережали, ребята?Все правильно?

Сабашников обнял его за плечи. Мустафа тихо проговорил:

– В «питере» работает Си-Би. Антон и Памела вызывают.Они сейчас в море, уходят к Турции. Дали свои позывные. Еще полчаса они будут взоне слышимости. Что им передать?

– Передай, что я целую их, – сказалЛучников. – Трижды целую маленького. Передай, что я страшно занят – яхороню своих любимых.

Сабашников крепче сжал его плечи.

– Повторяй за отцом Леонидом. Втроем они вдруг крепко иясно запели:

– «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всейдушой твоею, и всем телом твоим!»

Звезды полыхали. За собором Святого Владимира взлеталпраздничный фейерверк.

В соседней аллее за осколком мраморной колонны давно ужеждал конца церемонии полковник Сергеев.

«Боже, как я живу, – думал он. – Чем я всю жизньзанимаюсь».

В душе его была тревога, он часто посматривал на светящийсяциферблат своих часов… Вдруг что-то случилось с современным механизмом:стрелки, секундная, минутная и часовая, закрутились с невероятной скоростью,словно в бессмысленной гонке, а в рамке дней недели стало выскакивать одно задругим: понедельник, вторник, среда, четверг, пятница, суббота, воскресенье,понедельник, вторник, среда, четверг…

1977 – 1979

В небе памяти моей стоит ослепительное солнцедвенадцатилетней давности – оно распластывает нас на коктебельской гальке,прижимает киммерийскую пыль к полотну дорога и гонит в море – окунуться ввиноградную воду, всем телом ощутить монотонную вечность соленой массы. Еще –высоко под облаками жужжит вертолет, облачко застыло от жары, где-то шуршатшины, выплевывая мелкие камешки, зеленой «волга» М-24 Василия Аксенова,пробирающегося из Москвы на юг, через петли перешейка, сюда, в Коктебель, наулицу Десантников, где обычно маэстро останавливался с семьей, не принимаяписательского Дома творчества, где тесно не мыслям, а завистливым взглядам,сплетням, всякой дребедени…

Еще в Москве мы договорились, что будем видеться в августе,плавать вместе, ходить на холм Волошина. И вот мы лежим лицом к земле, как быприслушиваясь к ее недрам или готовые вот-вот резко вскочить и сделать рывокопять к морю… Я чувствую тяжелые, отрывистые взгляды на своей спине, на спинеВас. Палыча. Я знаю, кому они принадлежат – двум сотрудникам ГБ, которыеположены служебной необходимостью средь писательских тел на пляже для того,чтобы «сечь» за крамольным писателем, главным редактором «Метрополя». «Вас.Палыч, – говорю я, – эти двое за вами секут, я знаю их по городу…»«Плевать, работа у них такая…» Однако встает и с ходу бросается в воду, долгоплавает, фырча, как морж, долго лежа на спине, смотря в небо, отключившись,что-то обдумывая. Искусствоведы в штатском, с погонами, проступающими сквозькожу на плечах, напряженно смотрят за купальщиком – не дернет ли в нейтральныеводы, облегченно вздыхают, когда Вас.Палыч тяжелой походкой устойчивой, как убоцмана, выходит на берег. Боже! Знали бы они, что складывалось в голове уписателя, о чем он думал, какое слово подбирал, чтобы вскоре уйти надолго всвою каморку. Они бы испугались самих себя, понеслись с донесениями, но, увы,увы, – человек свободен настолько, насколько он свободен внутри. Особеннонастоящий писатель. А он в это время заканчивал свой знаменитый роман «ОстровКрым», который сегодня читатель держит перед собой.

Коктебельские дни проходили монотонно, принося очередныеизвестия – воздушная катастрофа, погибли вместе с другими пассажирами 17футболистов «Пахтакора», бензина в заправочных нет, и надо ездить по деревням,чтобы залить баки, что и делает зеленая «волга». Все переживается вместе. ЛешаКозлов, великий музыкант, друг Василия Палыча учит всех голоданию, к компаниипристали двое братьев-близнецов, которые показывают всем гимнастику йогов. Всесближаются очень быстро, мы бродим шумною толпой с девичьим хвостом, по вечерамукладываемся спать в спичечных коробках аборигенов, курим всю ночь, смеемся,под утро засыпаем, слыша шорох крыс где-то в глубине деревянного городка; голосхозяина сквозь фанеру курятников: «Хлопцы, забыл вам сказать, чтоб вы не курилиу хате, бо у вас под головами две канистры с бензином 93-им…» Вовремя… Всю ночьмы только и делали, что дурачились, не зная, что в любую минуту могли взлететьв воздух… Но все это про нас, а не про Вас. Палыча, который работал, как поезд,по расписанию, – немного времени на друзей, море, пробежка в лесоккилометров 10, остальное – работа. В небе памяти моей облачко двенадцатилетнейдавности, я разглядываю его, оно медленно затягивает ослепительное солнце.