Но было уже слишком поздно. Того, что произошло с царицей,было не исправить. В доказательство возможностей духов она получила двематериальные улики, услышала как правду, так и чепуху, но ничто не шло всравнение с красотой мифологии ее богов, в которых она всегда заставляла себяверить. Но духи разрушали ее хрупкую веру. Как же ей скрыться от мрачногоскептицизма души, если эта цепь доказательств не прервется?

Она нагнулась и подняла ожерелье, принесенное из могилыматери.

«Откуда оно взялось?» – вопросила она.

Но сердце ее уже знало ответ и то, что он превзойдет все,что она услышала прежде. Она боялась.

Тем не менее я объяснила, и она внимательно вслушивалась вкаждое мое слово. Я говорила о том, что духи способны читать наши мысли, что онимогущественны, а их размеры огромны, однако каковы они в действительности,сложно себе представить; они могут передвигаться со скоростью мысли. КогдаАкаша вспомнила о втором ожерелье, дух увидел это и отправился его искать –ведь если ей понравилось одно ожерелье, то должно понравиться и другое. И оннашел его в гробнице ее матери – вероятно, вскрыл гробницу и достал его. Ибо,несомненно, оно не могло проникнуть через камень. Это невероятно.

Но не успела я закончить свои объяснения, как до меня дошлаправда. Скорее всего, ожерелье было похищено с тела матери Акаши, и, вполневозможно, сделал это ее отец. Оно находилось не в гробнице. Вот почему Амелюудалось его найти. Возможно даже, что ожерелье было украдено жрецом. Так, вовсяком случае, думала Акаша, сжимая ожерелье в руке. Она возненавидела духа зато, что он открыл ей столь страшную истину.

Итак, все иллюзии этой женщины оказались полностьюразрушенными, и она осталась наедине с чистой правдой, которую знала всю жизнь.Задавая вопросы сверхъестественным силам, она поступила весьма опрометчиво, ибосверхъестественные силы дали ей ответы, с которыми она не могла смириться, но иопровергнуть которые не могла.

«Где души мертвых?» – прошептала она, не сводя глаз сожерелья.

«Духи не знают», – мягко, как только могла, произнеслая.

Страх и ужас обуяли царицу. Но потом ее ум, как всегда,заработал над созданием пышной теории, позволяющей найти объяснение всему, чтопричиняет боль, – своего рода грандиозного способа принять и смириться сочевидным. Потаенный темный уголок в ее душе увеличивался в объеме и угрожалпоглотить ее изнутри, этого она допустить не могла. Жизнь продолжается. И она,Акаша, – царица Кемета.

И в то же время ее переполнял гнев. Она была сердита на всех– на родителей, учителей, на жрецов и жриц, окружавших ее в детстве, даже насвоих богов, а также на всех остальных, кто когда-либо утешал ее или говорил,что жизнь прекрасна.

Возникла пауза, и в наступившей тишине выражение ее лицаизменилось: исчезли страх и удивление, во взгляде появились холодность,разочарование и, наконец, злоба.

С ожерельем в руках она встала и объявила, что все нашислова – ложь. Те демоны, с которыми мы разговаривали, намеревались свергнуть ееи ее богов, благосклонных к ее народу. Чем больше она говорила, тем большеверила в свои слова, тем больше захватывало ее изящество собственных верований,тем больше поддавалась она их логике. В конце концов она расплакалась ипринялась поносить нас, тем самым отрицая мрак собственной души. Она вызывала впамяти образы своих богов, вспоминала свой священный язык.

Но тут ее взгляд снова упал на ожерелье, и тогда злой духАмель, разъяренный тем, что она недовольна его подарком и снова гневается нанас, велел нам передать ей, что если она только посмеет причинить нам хотьмалейший вред, то он станет швырять в нее все предметы, о которых онакогда-либо спрашивала, вспоминала, мечтала, которые представляла себе илиискала – будь то драгоценности, кубки, зеркала, расчески или что-либо иное.

Не грози нам такая серьезная опасность, я бы от душипосмеялась. В представлении духа это было прекрасное решение, а с человеческойточки зрения – абсолютно нелепое. Но, разумеется, такая перспектива едва лимогла кого-то обрадовать.

Мекаре в точности передала Акаше слова Амеля.

«Тот, кто смог достать это ожерелье, может утопить тебя впредметах, ассоциирующихся с несчастьями, – добавила сестра уже отсебя. – Случись такое, не представляю, что сможет его остановить».

«Где он? – вскричала Акаша. – Пусть он покажется,этот демон, с кем вы разговариваете!»

Услышав это, Амель, переполняемый тщеславием и гневом,собрал все силы и с криком: «Я – Амель, злой дух, который пронзает!» – ринулсяна Акашу.

Он вихрем носился вокруг царицы – все происходило так же,как когда-то с нашей матерью, только на этот раз атака была в десять размощнее. Никогда я не видела подобной ярости. Казалось, все покои содрогнулись,когда огромный дух сжался и устремился в столь тесное пространство.

Кирпичные стены трескались. Прекрасное лицо и руки царицыпокрылись крошечными ранками, кровавыми точками, похожими на следы укусов.

Она беспомощно кричала. Амель был в восторге от собственнойспособности творить чудеса. А мы с Мекаре в ужасе застыли.

Мекаре приказала ему остановиться. Она осыпала его словами лестии благодарности, сказала ему, что он просто-напросто самый могущественный издухов, но теперь он должен ее послушаться и проявить равную своей силемудрость. Как только наступит подходящий момент, она позволит ему совершитьновое нападение.

Тем временем царь кинулся на помощь Акаше; к нейподбежал Хайман; примчалась охрана. Но стоило стражам выхватить мечи, как онаприказала всем оставить нас. Мы с Мекаре смотрели на нее, безмолвно угрожаявоспользоваться силой духа, ибо больше нам ничего не оставалось. А злой духАмель витал над нами, издавая самый жуткий и сверхъестественный звук – громкийхохот духа, грозящий заполнить собою весь мир.

Оставшись вдвоем в своей камере, мы не могли придумать, чтонам делать и как воспользоваться небольшим преимуществом в лице Амеля.

Что касается самого Амеля, то он нас не покидал. Онвеселился и бушевал: шелестел камышовыми циновками, заставлял колыхаться итрепетать на ветру наши волосы и одежды – в общем, надоедал нам как мог. Нобольше всего меня пугали его хвастливые речи. Он заявлял, что любит высасыватькровь, что, насытившись ею, он становится менее подвижным, но на вкус она оченьприятная; а когда люди совершают жертвоприношения, он спускается к алтарями слизывает с них кровь. Ведь в конце концов эта кровь предназначается длянего, с хохотом добавлял он.

Остальные духи питали отвращение к тому, о чем говорилАмель. Мы обе это ощущали. За исключением нескольких духов, которые смутнозавидовали ему и хотели знать, какова кровь на вкус и почему она так емунравилась.