Мы долго смотрели на него, обдумывая услышанное, и наконецпоняли, что он говорит не об одержимости. И поняли также, что ему довелосьувидеть нечто такое, что оставалось только самому прийти за нами и ценой своейжизни привести нас обратно.

Но я не поверила его словам. Как может дух обрести плоть?!

«Вы даже не догадываетесь, что произошло в нашемцарстве, – прошептал он. – Вы должны прийти и посмотреть своимиглазами. – Он замолчал, явно желая рассказать намного больше, но нерешаясь. И наконец горько произнес: – Вы обязаны исправить то, что произошло, дажеесли это и не ваших рук дело!»

Однако весь ужас ситуации состоял в том, что не в нашихсилах было исправить что-либо! Даже тогда мы это сознавали, мы это чувствовали.Мы вспомнили, как наша мать стояла у пещеры, разглядывая ранки на руке.

Мекаре запрокинула голову и воззвала к злому духу Амелю,приказывая ему прийти и исполнить ее волю. На нашем языке, на языке близнецов,она вскричала:

«Выходи из царя и царицы Кемета и иди ко мне, Амель!Подчинись моей воле. Ты сделал это без моего приказа».

Казалось, все духи мира смолкли и прислушались; то был зовмогущественной ведьмы; но ответа не последовало; и тогда мы почувствовали,как отшатнулись и бросились прочь от нас духи, как будто открылось нечтонеподвластное их пониманию. Они умчались, а потом нерешительно вернулись, грустныеи растерянные, они искали нашей любви и в то же время испытывали отвращение.

«Но в чем дело? – вопрошала Мекаре витавших над нейдухов, своих избранников. – В чем дело?»

Повисла тишина. Пастухи застыли от страха, солдаты стоялирядом в ожидании, Хайман смотрел на нас усталым, остекленевшим взглядом… Инаконец мы услышали ответ – удивленный и неуверенный:

«Амель получил то, что хотел. Амель получил плоть. Но Амелябольше нет».

Что это могло означать? Мы ничего не понимали. Мекаре сновапотребовала от духов ответа, но их неуверенность постепенно перерастала встрах.

«Скажите мне, что случилось! – воскликнулаМекаре. – Поведайте мне обо всем, что известно вам! – Этот старинныйприказ использовали многие ведьмы. – Поделитесь со мной своими знаниями».

И духи снова неуверенно ответили:

«Амель попал в плоть; но Амель – не Амель; он больше неможет нам ответить».

«Вы должны пойти со мной, – сказал Хайман. –Должны! Вы нужны царю и царице!»

Молча, не выражая никаких чувств, следил он, как япоцеловала свою девочку и передала ее женам пастухов, которые обещализаботиться о ней как о собственной дочери. И тогда мы с Мекаре отправились сним; но на сей раз мы не плакали. Мы словно уже пролили все отпущенные намслезы. Краткий год счастья после рождения Мириам закончился – и ужас, пришедшийк нам из Египта, опять настигал нас, чтобы поглотить навсегда.

Маарет закрыла глаза и коснулась пальцами век, а потомвзглянула на погруженных в раздумья слушателей. Никто не хотел, чтобы рассказпрервался, хотя все знали, что этого не миновать.

Молодежь выдохлась и устала; выражение лица Дэниела уже небыло таким восторженным. Луи осунулся, его снедала потребность в крови, хотя они не обращал на нее внимания.

– Я больше не могу продолжать, – сказалаМаарет. – Уже почти утро; и молодым необходимо уйти под землю. Мненужно подготовить им путь.

Завтра ночью мы соберемся здесь и продолжим. Если, конечно,нам позволит царица. Сейчас ее поблизости нет – я не улавливаю ни единогосвидетельства ее присутствия, не вижу ни проблеска ее отражения в чьих-либоглазах. Либо она знает, чем мы заняты, и не имеет ничего против, либо находитсядалеко и ей не до нас, и нам придется ждать, пока она не выразит свою волю.

Завтра я расскажу вам, что мы увидели по прибытии в Кемет.

Пока что можете спокойно отдыхать внутри горы. Все. Снезапамятных времен хранит она мои тайны от любопытных глаз смертных. Помните,что даже царица не доберется до вас до заката солнца.

Мариус поднялся вслед за Маарет. Он перешел к самомудальнему окну, в то время как остальные выходили из комнаты. Голос Маарет всееще звучал в его ушах. Наибольшее впечатление произвели на него воспоминания обАкаше и ненависть, которую испытывала к ней Маарет, ибо Мариус тоже еененавидел. Никогда еще он так остро не ощущал, что должен был положить этомукошмару конец, пока это было в его власти.

Но эта рыжеволосая женщина явно к этому не стремилась. Онихотели умереть не больше, чем он. А Маарет жаждала жизни, вероятно, еще болеенеистово чем любой из встреченных им бессмертных.

Но ее рассказ, казалось, подтверждал всю безнадежность ихположения. Что восстало в тот момент, когда царица поднялась со своего трона?Какое существо держит Лестата в своих когтях? Он не мог даже вообразить этого.

Мы меняемся, не изменяясь, подумал он. Мы набираемсямудрости, но подвержены ошибкам! Сколько бы мы ни существовали, мы остаемсялюдьми – в этом и наше чудо, и наше проклятие.

Он опять увидел, как она улыбалась, когда обвалился лед. Могли он сохранить свою любовь одновременно с ненавистью? Неужели в моментвеличайшего унижения от него напрочь ушла ясность мысли? Честно говоря, он незнал.

Он вдруг понял, что устал, что стремится уснуть, стремится ккомфорту, к мягкому, чувственному наслаждению – оказаться в чистой постели,растянуться на ней, расслабиться, чтобы тело само выбрало наиболее удобное иестественное положение, и зарыться лицом в подушку.

Небо на востоке за стеклянной стеной наполнялось мягкимбледно-голубым светом, но звезды не утратили своего блеска, хотя и казалисьсовсем маленькими и далекими. Как обычно бывает перед рассветом, темные стволысеквой обрели очертания, по дому распространялся приятный запах лесной зелени.

Внизу, у самого основания склона холма, где заросшаяклевером поляна переходила в лес, Мариус увидел Хаймана. Его руки светились всиневатом мраке, а обращенное вверх лицо походило на белоснежную безглазуюмаску.

Неожиданно для самого себя Мариус поднял руку в дружескомжесте. Хайман ответил тем же и углубился в лес.

Потом Мариус обернулся и увидел, что, как он и ожидал, вкомнате с ним остался только Луи. Он словно застыл на месте и смотрел наМариуса с тем же, что и прежде, выражением – как будто на его глазах мифпревратился в реальность.

Несмотря на впечатление, произведенное рассказом Маарет, всеэто время его мучил только один вопрос, и теперь он задал его Мариусу:

– Вы не знаете, жив еще Лестат или нет? – Всдержанном тоне его голоса отчетливо звучали обычные человеческие ноткистрадания и боли.

Мариус кивнул.