А потом присущая злым духам извечная ненависть, зависть поотношению к плоти прорвалась наконец наружу – ведь они всегда испытывали к намотвращение за то, что мы обладаем и телом и душой, а это, по их мнению,недопустимо. Амель напыщенно болтал о временах, когда на земле были толькогоры, океаны и леса. Он сказал, что иметь дух, заключенный в смертномтеле, – это проклятие.

Мне уже приходилось выслушивать подобные жалобы от духов, ноя никогда не придавала им значения. Впервые они заставили меня задуматьсяименно там, в темнице, когда я вспоминала о зарубленных мечами людях. Я думалао том же, о чем испокон веков думали очень многие: наверное, это действительнопроклятие – сочетание бессмертного духа и смертного тела.

Как ты сегодня сказал, Мариус, жизнь утратила всякуюценность, она походила на издевательство. В тот момент вся моя жизнь состоялаиз мрака и страдания. Все, чем я жила, потеряло смысл; ничто не могло вернутьмне желание жить.

Но Мекаре снова заговорила с Амелем, объяснив, что онапредпочитает быть собой, а не такой, как он, – вечно парящей над землейбез пользы и дела. Ее слова вновь привели Амеля в ярость. Он завопил, что ещепокажет ей, на что способен.

«Когда я прикажу тебе, Амель! – предупредилаона. – Позволь мне выбрать подходящий момент. И тогда все узнают, на чтоты способен».

Тщеславие духа было удовлетворено, и он взлетел в темноенебо.

Три дня и три ночи держали нас в заключении. Стражи на насне смотрели и не приближались к нам. И рабы тоже. Фактически мы могли умеретьот голода, если бы не Хайман, царский управляющий, который собственноручноприносил нам пищу.

Потом он рассказал нам то, что мы уже узнали от духов.Начались великие распри и раздоры: жрецы требовали нашей казни, но царицабоялась убивать нас, опасаясь, что мы нашлем на нее духов и некому будет ихтогда остановить.

Царя случившееся заинтриговало: он считал, что от нас можноузнать больше; способности духов возбудили его любопытство, и он размышлял, какможно их использовать. Но царица боялась духов – с нее было достаточно и того,что она уже видела.

В конце концов нас привели на большой открытый атрий, гдесобрался весь двор.

Был полдень, царь с царицей, согласно обычаю, сделалиподношения богу солнца Ра, а нас заставили на это смотреть. Нас не волновалаторжественность церемонии – мы боялись, что доживаем свои последние часы. Япредставляла себе нашу гору, наши пещеры; представляла себе детей – красивыхсыновей и дочерей, которые могли бы у нас родиться и унаследовать нашиспособности; я думала о той жизни, которой нас лишили, о почти полномистреблении наших родных и близких. Я благодарила высшие силы, какими бы они нибыли, за то, что вижу над головой синее небо и что мы с Мекаре до сих пор вместе.

И царь заговорил. Он выглядел печальным и утомленным и,несмотря на то что был еще достаточно молод, в тот момент больше походил настарика. Он сказал нам, что мы обладаем великим даром, но мы плохо использовалиего и уже никому не можем быть полезны. Обвинив меня и Мекаре в лживости,поклонении демонам и приверженности черной магии, он заявил, что собиралсясжечь нас, дабы доставить тем удовольствие своему народу, но им с царицей сталонас жаль. Царица особенно просила пощадить нас.

Это была очевидная ложь, но одного взгляда на ее лицохватило, чтобы понять: она сама себя убедила в том, что говорила правду.Конечно же, царь ей поверил. Но какая разница? Что же скрывается за такоймилостью, недоумевали мы, стараясь глубже проникнуть в их души.

И царица ласково объяснила нам, что своей великой магией мыдостали ей два ожерелья, о которых она мечтала больше всего на свете, – заэто, и только за это, она сохранит нам жизнь. Таким образом, сплетенная еюпаутина лжи разрасталась и все плотнее опутывала зерно истины.

Потом вновь заговорил царь: он пообещал, что освободит нас,но прежде должен доказать всему двору, что мы не обладаем никакой силой, итаким образом умиротворить жрецов.

Если же злой демон вдруг проявится и пожелает оскорбитьпочитателей Ра или Озириса, то прощение будет отозвано и нас немедленнопредадут смерти. Ибо сила наших демонов умрет вместе с нами. А мы утратим правона милосердие царицы, которое и без того вряд ли заслужили.

Разумеется, мы сознавали, что сейчас произойдет: мы прочлиэто в сердцах царя и царицы. Был достигнут компромисс, и теперь нам предлагалисделку. А когда царь снял свою золотую цепь с медальоном и надел ее на шеюХаймана, мы поняли, что нас изнасилуют на глазах всего двора, изнасилуют какобычных пленниц или рабынь во время войны. А стоит нам позвать духов, и мыумрем. Вот в какой мы оказались ситуации.

«Но ради моей возлюбленной царицы, – сказалЭнкил, – я по праву наслажусь этими двумя женщинами. Я сделаю это при васи покажу, что они не ведьмы и их не следует бояться – они самые обыкновенныеженщины. И моему главному управляющему Хайману, моему возлюбленному Хайманубудет дарована привилегия воспользоваться этим правом вместо меня».

Двор застыл в ожидании, пока Хайман, безотрывно глядя нанас, готовился к исполнению царского приказа. Мы пристально смотрели на него,мысленно призывая не делать этого – не трогать беспомощных женщин, не совершатьнад нами насилие на глазах у бездушных зрителей.

Мы чувствовали его боль и смятение. Мы понимали, что и емугрозит жестокая опасность, ибо ослушание каралось смертью. Но он собиралсяобесчестить нас, осквернить, растоптать, а мы, проведя всю жизнь в спокойныхсолнечных горах, ничего толком не знали о том акте, который он собиралсясовершить.

И все же, пока он медленно приближался к нам, я думала, янадеялась, что он не в силах будет это сделать, что мужчина, испытывающий такиестрадания, какие в тот момент испытывал он, не сможет распалить свою страстьдля грязного дела. Но тогда я плохо знала мужчин и не понимала, что онипрекрасно умеют сочетать плотские наслаждения с ненавистью и злобой и что,совершая тот акт, который женщины, как правило, совершают во имя любви, ониспособны причинять боль.

Наши духи шумно протестовали против того, что должно былослучиться; но ради спасения своих жизней мы просили их успокоиться. Я молчасжала руку Мекаре, давая ей понять, что нужно найти в себе силы пережить это,что потом мы получим свободу; в конце концов, это не смерть, и мы, оставивэтих жалких жителей пустыни вместе со всей их ложью и иллюзиями, с ихидиотскими обычаями, вернемся домой.

И тогда Хайман приступил к исполнению царского приказа. Онразвязал нас и первой привлек к себе Мекаре, бросил ее на спину поверх циновоки поднял подол ее платья… Я же стояла как пригвожденная к месту, не в состояниипредотвратить неизбежное, а потом и меня постигла та же участь.