– Как это мрачно и ужасно звучит, – ответил я.

– Чего я никак не могу понять в тебе, – продолжилаГабриэль, – так это твоей непоколебимой приверженности собственнымустаревшим понятиям о добродетели. Ты изо всех сил цепляешься за них, и в то жевремя ты так великолепен в своей новой ипостаси. Когда ты охотишься, ты подобентемному ангелу. Ты убиваешь без всякой жалости. Ночи напролет пируешь надтелами своих жертв, если пожелаешь.

– Что ты хочешь этим сказать? – Я холоднопосмотрел на Габриэль. – Что я не умею делать плохо то, что на самом делеплохо?

Она рассмеялась.

– В молодости я был прекрасным стрелком, –промолвил я, – и был неплохим актером, когда играл на сцене. А теперь я сталхорошим вампиром. В том смысле, который мы вкладываем в слово «хороший».

Она ушла, а я лежал на каменных плитах двора и смотрел надалекие звезды, думая о тех картинах и скульптурах, которые успел увидеть водной только Флоренции. Я сознавал, что мне не нравятся те места, где растутлишь деревья, и что нет для меня музыки прекраснее, чем звучание человеческихголосов. Но какое значение, в конце концов, имеет то, что я думаю и чувствую?

Однако она не всегда наносила мне столь сокрушительные ударысвоей более чем странной философией. Иногда она возвращалась, чтобы рассказатьмне о том, что полезного ей удалось узнать. Она была гораздо смелее ипредприимчивее меня. Она многому меня научила.

Еще перед нашим отъездом из Франции она заявила, что мывполне могли бы спать прямо в земле. Гробы и могилы не имеют никакого значения.Часто перед закатом она появлялась прямо из-под земли, даже не успев какследует проснуться.

Те смертные, кому выпадает несчастье обнаружить нас придневном свете, говорила она, обречены, если только они немедленно не подвергнутнас воздействию солнечных лучей. Однажды она спала в глубоком подвале одного иззаброшенных домов недалеко от Палермо, а когда проснулась, то лицо и руки еегорели, а рядом лежал мертвец, который, очевидно, имел неосторожностьпотревожить ее покой.

– Он был задушен, – сказала она, – и моипальцы все еще сжимали его горло. А руки и лицо у меня горели из-за того, чтосквозь неплотно прикрытую дверь проникал свет.

– А что, если бы человек пришел не один? – спросиля, в душе восхищаясь ею.

Она лишь покачала головой и пожала плечами. Она теперьвсегда спала прямо в земле, не пользуясь ни склепами, ни гробами. Никто еебольше не тревожил. И она не беспокоилась по этому поводу.

Я никогда не говорил ей этого, но мне всегда казалось, чтосон в гробу или склепе наполнен определенным очарованием. Было так романтичновнезапно подняться из могилы. Я в отличие от нее всегда поступал наоборот. Гдебы я ни был, я всегда заказывал для себя гробы по своему вкусу и никогда неспал на кладбищах или в соборных склепах, как это было принято, а только вукромных уголках внутри дома.

Должен сказать, что иногда она все же довольно терпеливовыслушивала мои рассказы о величайших произведениях искусства, которыми ялюбовался в музеях Ватикана, о хоре, певшем в одном из соборов, о тех снах,которые я видел в последние часы, перед тем как проснуться, и которые былинавеяны, скорее всего, мыслями проходивших мимо людей. Хотя иногда мне кажется,что она только делала вид, что слушает. Кто знает? А потом без каких бы то нибыло объяснений она снова надолго исчезала. А я опять в одиночестве бродил поулицам, разговаривая вслух с Мариусом и выцарапывая на камнях длинные посланияк нему. Иногда я проводил за этим занятием всю ночь.

Чего я хотел от нее? Чтобы она была более человечной ипохожей на меня? Я не мог не вспоминать предсказания Армана. Но почему онасовершенно о них не думала? Ведь она должна была понимать, что происходит, чтомы все больше и больше отдаляемся друг от друга, что сердце мое разрывается отгоря, но гордость не позволяет мне сказать ей об этом.

Пойми же, Габриэль, я не в силах вынести одиночество!Останься со мной!

К концу нашего пребывания в Италии я научился играть сосмертными в одну довольно забавную, но опасную игру. Встретив человека – будьто мужчина или женщина, – короче, какого-нибудь понравившегося мнесмертного, я начинал следить за ним. Это могло продолжаться неделю, месяц,иногда даже дольше. Я буквально влюблялся в него. Я воображал, что мы подружились,представлял себе наши разговоры, а иногда даже интимные отношения, которым несуждено было когда-либо стать реальностью. В какой-то волшебный момент я вдругмысленно обращался к нему: «Так ты догадываешься, кто я на самом деле?» – и эточеловеческое существо, охваченное возвышенным душевным порывом, отвечало: «Да,догадываюсь, но все понимаю».

Глупость, конечно. Похоже на сказку, в которой принцессасамозабвенно влюбляется в заколдованного принца, и после этого чары исчезают, аон из чудовища вновь превращается в себя самого. Но только в моей мрачнойсказке я в буквальном смысле слова проникаю в самую душу моего возлюбленногосущества. Мы становимся с ним одним целым, и я вновь обретаю тело из плоти икрови.

Прекрасная мечта. Однако я вспомнил предсказание Армана отом, что однажды те же причины, что и прежде, вынудят меня вновь совершитьОбряд Тьмы. И я решительно отказался от своей игры. Я продолжал охотиться какобычно, но с большей жестокостью и исполненный яростного желания отомстить. Ижертвами моими становились не только злодеи.

Во время остановки в Афинах я нацарапал для Мариусаочередное послание:

«Я НЕ ЗНАЮ, ПОЧЕМУ СУЩЕСТВУЮ, Я БОЛЬШЕ НЕ ПЫТАЮСЬ НАЙТИИСТИНУ. Я ПРОСТО В НЕЕ НЕ ВЕРЮ. Я НЕ РАССЧИТЫВАЮ УЗНАТЬ ОТ ТЕБЯ ДРЕВНИЕ ТАЙНЫ,В ЧЕМ БЫ ОНИ НИ ЗАКЛЮЧАЛИСЬ, НО ВСЕ ЖЕ ПРОДОЛЖАЮ КОЕ ВО ЧТО ВЕРИТЬ. ВОЗМОЖНО, ВКРАСОТУ МИРА, ПО КОТОРОМУ ПУТЕШЕСТВУЮ, ИЛИ В САМУ ВОЛЮ К ЖИЗНИ. Я СЛИШКОМ РАНОПОЛУЧИЛ ЭТОТ ДАР. ДЛЯ ЭТОГО НЕ БЫЛО ДОСТАТОЧНЫХ ОСНОВАНИЙ. И ТОЛЬКО В ВОЗРАСТЕТРИДЦАТИ СМЕРТНЫХ ЛЕТ Я ПОНЯЛ, ПОЧЕМУ МНОГИЕ ИЗ НАС НАПРАСНО РАСТРАЧИВАЮТ ЕГО ИТЕРЯЮТ. И ВСЕ ЖЕ Я ПРОДОЛЖАЮ ЖИТЬ. Я ИЩУ ТЕБЯ».

Не могу сказать точно, сколько еще времени я провел в Европеи Азии. Потому что, хоть я и страдал от одиночества, мне нравилось вести такуюжизнь, я к ней привык. Было множество новых городов, а значит, новых жертв,новых языков, которые я изучал, и была новая музыка, которую я с наслаждениемслушал. Стараясь не обращать внимания на мучающую меня боль, я полностьюотдался во власть жизни и поставил перед собой новую цель. Теперь я решилпобывать во всех городах мира, повидать даже далекие столицы Китая и Индии. Ядумал о том, что самые простые предметы могут показаться мне там чужими инезнакомыми, а разум обитателей неведомых стран я стану воспринимать как разумжителей иных миров.