Я осознала серьезность происходящего только тогда, когда ужене было пути назад. Но в глубине души я надеялась, что ты потеряешь наш след изабудешь навсегда о Хулиане. Я хотела верить, что судьба — твоя, а не наша —будет хранить тебя и не позволит зайти слишком далеко. Жизнь научила меняникогда не терять надежды, но и не слишком полагаться на нее. Надежда жестока итщеславна, и у нее нет совести. Фумеро уже давно дышит мне в затылок, зная, чторано или поздно я попаду в его сети. Он не спешит, и поэтому поведение егокажется непостижимым. Он живет ради мести. Это месть себе и другим. Если он небудет мстить, он исчезнет, растворится в воздухе. Фумеро чувствует, что ты итвои друзья приведете его к Хулиану. Он знает, что за пятнадцать лет яисчерпала все свои силы и возможности. Все эти годы он наблюдал, как я медленноумираю, и ждал подходящего момента, чтобы нанести последний удар. Я всегдазнала, что он убьет меня. Теперь этот миг уже близок. Если со мной что-нибудьслучится, мой отец передаст тебе эти страницы. Я каждый день прошу Бога, скоторым пути мои никогда не пересекались, чтобы он не позволил тебе ихпрочесть, хотя знаю, что, вопреки моему желанию и тщетным надеждам, моя судьба— рассказать тебе эту историю. А твоя судьба, хотя ты еще так молод и невинен,дать этой истории свободу, ей и всем нам.

Если ты сейчас читаешь эти строки, ставшие для менянастоящей тюрьмой памяти, это означает, что я уже не смогу попрощаться с тобой,как всегда мечтала, не смогу попросить у тебя прощения за всех нас, особенно заХулиана. Когда меня уже не будет рядом, береги его, Даниель. Я знаю, что ни очем не имею права просить тебя, но все же прошу: береги и себя тоже. Возможно,исписав столько страниц, я наконец-то поверила, что ты стал моим другом, моейединственной и настоящей надеждой. У меня в памяти отпечаталась одна фраза изромана Хулиана, эта фраза всегда была мне особенно близка: «Пока нас помнят, мыживы». Еще до того, как я встретила Хулиана, я уже знала его. Сейчас ячувствую, что знаю и тебя. Знаю и доверяю как никому. Помни меня, Даниель. Хотябы иногда, хотя бы украдкой — вспоминай, ладно? Не позволяй мне уйти.

Нурия Монфорт

Забрезжило утро, когда я дочитал рукопись Нурии Монфорт. Этобыла моя история. Наша история. В затерянных в прошлом следах Каракса я узнавалсвои уже невозвратимые следы. Снедаемый беспокойством, я метался по комнате какраненый зверь. Все мои сомнения, подозрения и страхи казались теперь такимимелкими, незначительными. Я страшно устал, меня терзали угрызения совести истрах, но я больше не мог оставаться здесь, скрываясь от последствий всеготого, что натворил. Надев пальто, я сунул сложенную вдвое рукопись в карман ибегом спустился по лестнице. Выйдя из подъезда, я заметил, что пошел снег. Неборассыпалось медленно падающими искрящимися хлопьями, которые таяли у меня нагубах. Я ускорил шаг. На площади Каталонии не было ни души, только в самомцентре стоял седовласый старик в громоздком сером пальто. Кто это был —ангел-дезертир?.. Этот владыка рассвета стоял, устремив взгляд в небо, и тихосмеялся, тщетно пытаясь поймать снежинки рукой. Когда я поравнялся с ним,старик посмотрел на меня и серьезно улыбнулся, словно знал, что творилось уменя на душе. У него были золотистые глаза, сверкавшие, как волшебные монеткина дне колодца.

— Удачи, — послышалось мне.

Без конца повторяя про себя его благословение, я почтибежал, моля небеса, чтобы не было слишком поздно и чтобы Беа, та Беа из моейистории, все еще ждала меня.

Задыхаясь от бега, почти не чувствуя горла, обожженногохолодом, я наконец добрался до дома, где жило семейство Агилар. У подъезда,прислонившись спиной к двери, стоял дон Сатурно Мольеда, консьерж и, по рассказамБеа, тайный поэт-сюрреалист. Дон Сатурно, закутанный в несколько шарфов, ввысоких сапогах, с метлой в руке, вышел полюбоваться снежным спектаклем.

— Перхоть Господа, — произнес он, зачарованноглядя на снегопад, видимо черновую строку очередного стихотворения.

— Я к сеньорам Агилар, — торжественно объявил я.

— Всем известно: кто рано встает, тому Бог подает, новы, молодой человек, словно хотите попросить у него повышенную стипендию.

— Дело очень срочное. Меня ждут.

— Отпускаю тебе твои грехи, — возгласил он, жестомблагословляя меня.

Я бросился вверх по ступенькам. Поднимаясь, я с тревогойвзвешивал свои возможности. Если повезет, мне откроет одна из горничных, в этомслучае я не стану с нею церемониться и ворвусь в квартиру, как бы она нипыталась меня удержать. Если повезет меньше, а это весьма вероятно в такойранний час, откроет отец Беа. Мне хотелось верить, что дома, во всяком случаедо завтрака, он не ходит вооруженным. Я на секунду замер перед дверью, переводядыхание и собираясь с мыслями, подыскивая слова, которые, как назло, ненаходились. В конце концов это уже не имело значения. Я решительно взялся заручку дверного молотка и громко постучал. Через несколько секунд я постучалснова, потом еще и еще, не чувствуя, как бешено колотится сердце, а по лицуструится холодный пот. Когда дверь наконец распахнулась, я все еще держалдверной молоток в руке.

— Что тебе нужно?

Передо мной стоял мой старый приятель Томас, сверля меняхолодным, полным скрытой ярости взглядом.

— Я пришел к Беа. Можешь избить меня, если хочешь, но яне уйду отсюда, не поговорив с ней.

Томас смотрел на меня, не мигая. Я судорожно сглотнул,чувствуя, что он готов разорвать меня на части прямо сейчас, без предисловий.

— Моей сестры нет дома.

— Томас…

— Беа ушла.

В его голосе слышались отголоски боли и одиночества, которыеон тщетно пытался скрыть под маской гнева.

— Ушла? Но куда?

— Я надеялся услышать это от тебя.

— От меня?!

Не обращая внимания на сжатые кулаки и угрожающее выражениелица Томаса, я ворвался в квартиру.

— Беа!!! — кричал я. — Беа, это я, Даниель!

Добежав до середины коридора, я остановился. Пустой домгулким презрительным эхом отразил звук моего голоса. Никто не вышел на моикрики: ни сеньор Агилар, ни его супруга, ни слуги.

— Я же сказал тебе: здесь никого нет, — прозвучалза моей спиной голос Томаса. — А теперь убирайся отсюда и никогда большене возвращайся. Мой отец поклялся убить тебя, и я ему мешать не намерен.

— Ради бога, Томас, где твоя сестра?

Он смотрел на меня так, будто не знал, плюнуть ли мне в лицоили пройти мимо.

— Беа ушла из дома, Даниель. Родители уже два дня какбезумные разыскивают ее по всему городу. Полиция тоже.

— Но…

— В ту ночь, когда она вернулась от тебя, отец уже ждалее. Он надавал ей столько пощечин, что разбил ей губы в кровь, но ты неволнуйся, она не назвала твоего имени. Ты не стоишь моей сестры.