Эта жуткая сцена разыгралась перед моими глазами буквальноза несколько секунд. Страх словно парализовал меня, я не мог двинуться с места,в голове была страшная пустота. Каракс обернулся и пронзил меня взглядом. Я немог оторвать глаз от его лица, и, кажется, мне удалось мысленно воссоздать теутраченные черты, которые я столько раз представлял себе, рассматривая старыефотографии и слушая забытые истории.

— Уведи отсюда Беатрис, Даниель. Она знает, что нужноделать. Не оставляй ее. Не позволяй никому отнять ее у тебя. Никому и никогда.Береги ее, береги больше, чем собственную жизнь.

Я хотел ему что-то сказать, но внезапно увидел, как Фумеро,схватившись за рукоятку ножа, торчащую из его кисти, резким движением вырваллезвие и, корчась от боли, рухнул на колени, прижимая к себе раненую, залитуюкровью руку.

— Уходи отсюда, — процедил Каракс.

Лежа на полу, Фумеро не отрывал от нас взгляд, ослепленныйненавистью, сжимая в левой руке окровавленный нож. Каракс медленно пошел нанего. Я услышал за дверью торопливые шаги и понял, что Паласиос, услышаввыстрелы, спешит на помощь своему шефу. Прежде чем Каракс успел вырвать уФумеро нож, Паласиос с пистолетом в руке ворвался в библиотеку и направилоружие на Хулиана.

— Назад! — приказал он.

Он окинул быстрым взглядом Фумеро, который с трудом пыталсявстать на ноги, потом посмотрел на нас: сначала на меня, затем на Каракса. Вего глазах я заметил страх и сомнение.

— Я сказал: назад!

Каракс замер, затем отступил на несколько шагов. Паласиосостекленевшим взглядом следил за нами, пытаясь найти какой-нибудь выход изситуации. Потом повернулся ко мне:

— Ты, убирайся отсюда! Все это тебя не касается. Давай,быстро!

Я секунду поколебался, но Каракс, молча, согласно кивнул.

— Из этой комнаты никто не выйдет! — раздалсярезкий голос Фумеро. — Паласиос, дайте мне ваш револьвер!

Паласиос не двинулся с места.

— Паласиос! — повторил Фумеро, требовательнымжестом протягивая к нему окровавленную руку.

— Нет, — пробормотал тот, сжав зубы.

Обезумевшие глаза Фумеро налились яростью и презрением. Онподбежал к Паласиосу, вырвал у него оружие и оттолкнул к стене. Встретив взглядПаласиоса, я понял, что сейчас произойдет. Фумеро медленно поднял револьвер.Его рука дрожала, и сталь, залитая кровью, поблескивала в темноте. Каракспопятился назад, стараясь скрыться в тени, но было уже поздно: ствол револьвераследовал за ним. Внезапно я почувствовал, как мышцы моего тела напряглись,охваченные необъяснимым бешенством. Я увидел искаженное гримасой смерти лицоФумеро, он улыбался такой знакомой мне улыбкой, полной безумия и ненависти,проводя языком по верхней губе. Эта улыбка подействовала на меня, как пощечина.Паласиос молча отрицательно покачал головой, но это меня не остановило. Вцентре комнаты неподвижно стоял Каракс, ожидая смертельного выстрела.

Фумеро меня не видел. В тот момент для него существовалитолько Каракс и его собственная окровавленная рука, сжимавшая револьвер. Однимпрыжком я бросился на него. Я почувствовал, как мои ноги отрываются от земли,но не ощутил момента приземления. Все вокруг словно застыло в воздухе. Где-товдалеке я услышал звук выстрела, негромкий, как эхо уходящей грозы. Боли небыло, только вспышка перед глазами. Пуля прошла сквозь ребра, с невероятнойсилой отбросив меня на несколько метров в пустоту. Я не почувствовал, какрухнул на пол, мне только показалось, что стены вдруг наклонились, а потолок сбешеной скоростью стал опускаться вниз, словно торопясь раздавить меня.

Чья-то рука поддерживала мою голову, я увидел лицо Каракса,склонившееся надо мной. Теперь в моих глазах он был именно таким, каким явсегда представлял его, словно пламя пожара не уничтожило его лицо. В еговзгляде читался страх, но я не понимал почему. Я видел, как он кладет руку мнена грудь, и спрашивал себя, что это за теплая жидкость стекает с его пальцев.Вдруг я ощутил страшный огонь, обжигавший меня изнутри. Я хотел закричать, носмог издать только слабый хрип, захлебнувшись теплой кровью. Рядом с собой яувидел полное раскаяния лицо Паласиоса. Я поднял глаза и наконец увидел и ее.Беа медленно шла к нам, в ее глазах плескался ужас, молча, качая головой, онадрожащими руками прикрывала рот. Я хотел отослать ее, но невыносимый холодсковал меня, постепенно разливаясь по всему телу.

За дверью, спрятавшись, стоял Фумеро. Беа не заметила его.Когда Каракс вскочил, а Беа оглянулась, дуло револьвера инспектора уже уперлосьей в лоб. Паласиос бросился к Фумеро, пытаясь остановить его, но опоздал. ХулианКаракс уже навис над Фумеро, выкрикивая имя Беа. Комнату заполнил оглушительныйзвук выстрела. Пуля попала в правую руку Каракса. Секунду спустя человек безлица, словно карающий демон, обрушился на инспектора полиции. Я приподнялся иувидел, что Беа, невредимая, бежит ко мне. Невидящим взглядом я попытался найтиКаракса, но его уже не было в комнате. Вместо Хулиана Каракса возникла фигураЛаина Кубера, того самого Кубера, которого я научился бояться столько летназад, читая о нем в романах Хулиана. Когти Кубера впились в глаза Фумеро ипотащили его за собой. Я видел, как содрогалось в конвульсиях тело инспекторa,покуда Кубер безжалостно волок его к входной двери, как его колени бились омрамор ступеней, а снег залеплял ему лицо, как безликий монстр схватил его зашею и, подняв над головой, словно тряпичную куклу, швырнул в замерзший фонтан,как рука ангела вонзилась Фумеро в грудь и пробила ее насквозь и его проклятаядуша покидала это жалкое тело и черными кровавыми слезами истекала на ледянуюзеркальную гладь, пока его веки вздрагивали, а истерзанные глаза стекленели,покрываясь изморозью и трескаясь, как кусочки льда.

Только тогда я снова, обессиленный, опустился на пол.Темнота вдруг вспыхнула ярким белым светом, а лицо Беа уплывало куда-то втуманной дымке. Я закрыл глаза, ощущая ее руки на моем лице, слыша ее голос,умоляющий Господа не забирать меня, шепчущий, что она меня любит, что она непозволит, никогда не позволит мне уйти. Помню, как я погружался в этот холодныймираж света, и меня охватил странный покой, забрав с собой боль и огонь,медленно пожиравший меня изнутри. Я видел самого себя, старика, идущего поулицам Барселоны за руку с Беа, видел своего отца и Нурию Монфорт, кладущихбелые розы на мою могилу, видел Фермина, рыдающего в объятиях Бернарды, и моегостарого друга Томаса, онемевшего от горя. Я смотрел на них, как смотрят нанезнакомцев из окна уносящегося на огромной скорости поезда. Именно тогда я,почти не сознавая этого, вспомнил лицо своей матери, которое затерялось вдалеком прошлом и сейчас, словно забытая газетная вырезка, выскользнуло изстраниц книги. Только свет этого лица озарял мне путь в моем последнемпутешествии. Путешествии в вечность.

Комната была белая, на стенах ее солнечный свет соткал невесомыехолсты и прозрачные занавески. За окном открывалась бесконечная синева моря.Возможно, однажды кто-то захочет переубедить меня в этом, говоря, что изклиники Корачан не видно моря, что ее палаты вовсе не белые и что море в томноябре напоминало холодную и враждебную серо-свинцовую лужу, что на той неделеснег шел каждый день, похоронив солнце и всю Барселону под метровым ледянымслоем, и что даже Фермин, неисправимый оптимист, был уверен, что я снова умру.