— Снег все еще идет?

— Это слишком мягко сказано — на улице настоящаяснежная буря.

— Вы это уже прочли? — спросил я, указывая нарукопись.

Фермин молча кивнул.

— Я должен найти Беа, пока не стало слишком поздно. Мнекажется, я знаю, где она.

Я сел в постели и огляделся. Стены почему-то качались,словно водоросли в пруду, а потолок все время уплывал куда-то вверх. Голова таксильно кружилась, что встать на ноги я уже не смог. Фермин снова уложил меня нараскладушку.

— Вы никуда не пойдете, Даниель.

— Что это были за таблетки?

— Пилюли дядюшки Морфея. Будете спать как убитый.

— Нет, мне сейчас нельзя…

Кажется, я бормотал что-то еще, но веки словно налилисьсвинцом, и я провалился в пустоту, забывшись тяжелым, пустым, бесконечным, кактуннель, сном. Сном виновных.

Уже подкрадывались сумерки, когда наконец тяжкий сон,давивший мне на грудь бетонной плитой, растаял, и я открыл глаза в темнойкомнате, где только две оплывшие свечи, мигая, несли вахту на тумбочке. В углуФермин, развалившись в кресле, храпел так громко, будто был в три раза крупнее,чем на самом деле. На полу у его ног, словно пролитые бумажные слезы, валялисьразбросанные листки рукописи Нурии. Боль уже не разрывала мою голову на части:она тихонько пульсировала где-то глубоко-глубоко внутри. Я на цыпочкахвыскользнул из комнаты и очутился в маленькой гостиной с балконом и дверью,ведущей, как мне показалось, на лестницу. Мое пальто лежало на стуле, ботинкистояли рядом. Из окна струился красноватый свет, переливаясь радужными бликами.Я подошел к балкону и увидел, что снег все еще идет. Крыши домов были едваразличимы в белой мгле, отливавшей алыми всполохами. Вдалеке виднелись башнииндустриального училища, словно острые стрелы, пронзающие густой туман взакатных отблесках красного зимнего солнца. На заиндевевшем оконном стекле янаписал: «Я пошел искать Беа. Не ходите за мной. Я скоро вернусь».

Проснувшись, я ощутил странное чувство уверенности, я ужезнал, что нужно делать и куда идти, словно кто-то во сне рассказал мне об этом.Выбравшись из квартиры, я сбежал вниз по лестнице и вышел на улицу. УлицаУржель напоминала реку сверкающего текучего песка, в которой тонули фонари имачты деревьев, уходящие вверх сквозь плотную белую дымку. Ветер швырял снег влицо горстями. Дойдя до метро «Оспиталь Клинико», я погрузился в тоннель,полный пара и тепла, оставленного другими людьми, как поношенная одежда. Там,внутри, орды барселонцев, всегда считавшие снегопад чудом, продолжали обсуждатьсюрпризы погоды. Первые полосы вечерних газет пестрели фотографиями заснеженныхбульваров Лас-Рамблас и фонтана Каналетас, истекающего ледяными сталактитами.«Снегопад века», — утверждали заголовки. Я рухнул на скамью на перроне иглубоко вдохнул аромат подземелья и сажи, доносимый звуком невидимых поездов. Сдругой стороны путей, на рекламной афише, призывающей насладиться чудесамипарка аттракционов Тибидабо, я заметил голубой светящийся трамвайчик, за нимугадывался силуэт особняка Алдайя. Я спрашивал себя: могла ли Беа, затерявшаясяв этом городе отщепенцев, увидеть ту же самую картинку и понять, что, кромеэтого места, ей некуда больше идти?

Когда я вышел из метро, на город уже успели опуститьсясумерки. Пустынный проспект Тибидабо рисовал на сером небе картину бесконечногобегства кипарисов прочь от погребенных в мертвенном кладбищенском светеособняков. Вдали на остановке я увидел силуэт голубого трамвая, ветер донесзвук колокольчика кондуктора. Я прибавил шагу и успел вскочить на площадку,когда трамвай уже почти тронулся. Кондуктор, старый знакомый, протянул мнебилет в обмен на мелочь, что-то бормоча себе под нос. Я занял место в серединевагона, чтобы хоть немного укрыться от снега и холода. Темные дома медленнопроплывали за замерзшими окнами. Кондуктор искоса наблюдал за мной со смесьюдерзости и опасения, как бы примерзшими к его лицу.

— Номер тридцать два, молодой человек.

Обернувшись, я увидел призрачный силуэт дома Алдайя,медленно, словно темный корабль, выплывающий из тумана нам навстречу. Трамвай,дернувшись, остановился. Я вышел, старательно избегая взгляда кондуктора.

— Удачи, — пробормотал он мне вслед.

Я смотрел, как трамвай исчезает в тумане, пока от него неосталось только эхо колокольчика. Плотная тьма сгустилась вокруг меня. Япоспешил обойти каменную ограду в поисках отверстия, проломленного в стене задомом. Когда я перебирался через ограду, мне на минуту показалось, будто яуслышал хруст приближающихся шагов по покрытому снегом тротуару напротив. Язамер на несколько мгновений, вглядываясь в темноту ночи, но звук шагов ужерастворился в порывах ветра. Я спрыгнул на другую сторону и углубился в сад.Под ногами хрустела покрытая льдом мертвая трава. Рухнувшие статуи ангеловпокоились под снежным саваном. Фонтан превратился в черное блестящее зеркало,над поверхностью которого словно обсидиановый меч возвышалась каменная руказатонувшего ангела. На указательном пальце повисла ледяная капля. Обвиняющаяангельская десница указывала прямо на приоткрытую дверь главного входа.

Я поднимался по ступенькам, не обращая внимания на громкийзвук своих шагов, надеясь в душе, что пришел не слишком поздно. Толкнув дверь,вошел в прихожую. Вереница зажженных свечей на полу уходила куда-то вглубь. Этобыли свечи Беа, почти догоревшие до основания. Я последовал за ними иостановился у подножия лестницы. Светящаяся дорожка вела по ступеням на второйэтаж. Я поднимался наверх, следуя за собственной тенью, странно изломанной вдрожащем пламени свечей. Дойдя до лестничной площадки второго этажа, я заметил,что еще две свечи горели в глубине коридора, а третья мерцала возле бывшейкомнаты Пенелопы. Я подошел к двери и тихо постучал.

— Хулиан? — послышался дрожащий голос. Открывдверь, я медленно вошел в комнату, уже не зная, кто ждет меня с другой стороны.В углу комнаты, завернувшись в одеяло, сидела Беа. Я бросился к ней и, неговоря ни слова, крепко прижал к себе. Она расплакалась.

— Я не знала, куда идти, — прошептала она. —Я столько раз звонила тебе, но никто не отвечал. Я испугалась…

Беа вытерла слезы и внимательно посмотрела на меня. Якивнул. Все было понятно без слов.

— Почему ты назвала меня Хулианом?

Беа бросила взгляд на полуоткрытую дверь.

— Он здесь. В этом доме. То приходит, то уходит. Онвстретил меня, когда я пыталась войти. Как будто знал, что я приду. Он знает,кто я. Он знает, что случилось, а ведь я ему ничего не рассказывала. Он устроилменя в этой комнате, принес одеяла, еду. Сказал, чтобы я ждала. Что все будетхорошо. Что ты придешь за мной. По ночам мы часами говорили. Он рассказал мне оПенелопе, о Нурии… Но больше всего он говорил о тебе, о нас двоих. Он сказал,что я должна заставить тебя забыть о нем.

— Где он сейчас?