— В жизни с подобным не сталкивался, — быстродобавляет Кили.

Драммонд славится умелой подготовкой, инаверняка заранее отрепетировал эту сцену.

— Откровенно говоря, Руди, я опасаюсь егонепредсказуемости, — говорит Драммонд.

— Он нас просто ногами топчет, — негодующетрясет головой Кили.

Что ж, Киплер у них и правда — бельмо наглазу, но и поделом им. За убийство молодого парня их необходимо вывести начистую воду. Я молчу, вежливо выслушивая их стенания.

Оба в унисон прикладываются к стаканчикам,затем Драммонд говорит:

— Я бы хотел уладить это дело миром, Руди.Поверьте, наши позиции достаточно крепки, и мы не сомневаемся в благоприятномдля нас исходе. При равных шансах, мы бы выиграли дело уже завтра. Я ужеодиннадцать лет не знаю поражений. Судебные баталии — моя излюбленная стихия.Но этот судья настолько предубежден, что просто пугает меня.

— Сколько? — прерываю я егоразглагольствования.

Оба ежатся и елозят, словно страдают отострого геморроя. Болезненная тишина, затем Драммонд говорит:

— Мы готовы удвоить сумму. Сто пятьдесяттысяч. Ваша доля — тысяч пятьдесят, а ваш клиент получит…

— Считать я и сам умею, — говорю я. Нечего емусовать нос в мои дела. Он прекрасно знает, что я нищ как церковная крыса, а пятьдесяттысяч для меня — недосягаемая мечта.

Пятьдесят тысяч долларов!

— И что мне делать с вашим предложением? —спрашиваю я.

Кили и Драммонд обмениваются озадаченнымивзглядами.

— Мой клиент мертв. На прошлой неделе мать егопохоронила, а теперь вы хотите, чтобы я предложил ей эти деньги в порядкеотступного.

— Было бы вполне этично…

— Только не читайте мне лекцию по этике, Лео.Хорошо, будь по-вашему. Я передам ей ваше предложение, но готов держать пари,что она пошлет вас к черту.

— Мы скорбим о смерти мальчика, поверьте, —голос Кили преисполнен печали.

— Да, мистер Кили, я вижу, что вы убиты горем.И я передам ваши соболезнования семье покойного.

— Послушайте, Руди, мы ведь только хотим каклучше, — неловко говорит Драммонд.

— Где же вы раньше были? — не выдерживаю я.

Воцаряется молчание, мы все потягиваем своинапитки. Драммонд улыбается первым.

— Скажите, Руди, чего хочет эта дама? Чем мыможем ей помочь?

— Ничем.

— Почему?

— Вы бессильны ей помочь. Ее сын умер, и вамне воскресить его.

— Зачем тогда доводить дело до суда?

— Чтобы разоблачить ваши махинации.

И снова они ежатся в креслах. И обиженнохмурятся. И пьют виски с содовой.

— Она хочет вас изобличить, а потом — пуститьпо миру, — добавляю я.

— Мы ей не по зубам, — заносчиво говорит Кили.

— Это мы увидим. — Я встаю и тянусь запортфелем. — Можете меня не провожать.

Медленно, но верно в нашей конторе начинаютнакапливаться признаки деловой активности, достаточно пока скромной инепритязательной. Повсюду разложены стопки тонких папок; мы стараемся держатьих на виду, чтобы они сразу бросались в глаза случайно забредшему клиенту. Яведу почти дюжину дел, ожидающих рассмотрения в суде — в основном, это мелкиепреступления, хотя есть среди них и несколько довольно серьезных. Дек уверяет,что у него скопилось уже около тридцати дел, но, на мой взгляд, онпреувеличивает.

Телефон теперь звонит все чаще и чаще.Требуется немало самообладания, чтобы заставить себя пользоваться аппаратом, вкотором установлено подслушивающее устройство, и мне каждый день приходитсясебя преодолевать. Я всякий раз напоминаю себе, что это вторжение в нашучастную жизнь было осуществлено лишь после вынесения судебного постановления.Ордер подписал судья, а раз так, то ничего противозаконного тут нет.

Передняя комната по-прежнему заставленавзятыми в аренду столами, на которых громоздятся документы из дела Блейков, изрелище это внушает уважение: да, в этой конторе трудятся серьезные люди.

Как бы то ни было, выглядит наша контораоживленнее. После нескольких месяцев совместной деятельности нашисреднемесячные накладные расходы не превышают каких-то жалких тысячи семисотдолларов. Совокупный же доход в среднем составляет три тысячи двести, так чтона жалованье, которое мы с Деком делим на двоих, и из которого предстоит ещёуплатить налоги, остается всего полторы тысячи.

И все же мы сводим концы с концами. Наш самыйвыгодный клиент — Деррик Доуген, и в случае, если нам посчастливитсядоговориться о выплате ему двадцати пяти тысяч баксов (это верхний пределстраховки Доугена), тогда дышать нам сразу станет легче. Не знаю — почему, номы надеемся, что дело это разрешится до Рождества. Особого смысла в этом нет,ведь дарить подарки мы с Деком никому не собираемся.

Я собираюсь в течение всех праздниковзаниматься делом Блейков. Февраль уже не за горами.

* * *

В сегодняшней почте нет ничего необычного.Вернее — почти ничего. Как ни удивительно, но среди груды конвертов нет ниодного с эмблемой «Трень-Брень». Случай настолько редкий, что я глазам своим неверю. А вот вторая неожиданность настолько меня потрясает, что я с минутубесцельно слоняюсь по конторе, собираясь с мыслями.

Конверт крупный, квадратной формы, моифамилия, имя и адрес написаны от руки. Внутри — приглашение посетитьпредрождественскую распродажу золотых цепочек, браслетов и ожерелий в ювелирноммагазинчике нашего торгового центра. Такие приглашения приходят с каждойпочтой, и обычно я выбрасываю их сразу, не читая.

Но внизу этого, под расписанием работымагазинчика изящным почерком выведено имя: Келли Райкер. И больше ничего. Нистрочки. Только имя.

* * *

Вот уже почти час я брожу по торговому центру.Наблюдаю за детишками, которые катаются на коньках по льду, залитому прямопосреди торговых рядов. Ватаги подростков бороздят сверкающую ледяную гладь. Япокупаю на втором этаже какую-то разогретую китайскую снедь на тарелочке иуплетаю её, опираясь на балюстраду, прямо над ледовым катком.