— Хорошо. Скоро нам уже будет не о чемразговаривать.

— Это точно.

Мы разжимаем ладони и несколько минутсосредоточенно пялимся на экран. Затем Келли медленно поворачивается, опираясьна подлокотник. Наши лица разделяют считанные дюймы.

— Мне так хотелось увидеть тебя, Руди, —шепчет она.

— Ты счастлива? — спрашиваю я, легонькоприкасаясь к её щеке. Ерунда — разве может она быть счастлива?

Келли мотает головой.

— Нет, я бы так не сказала.

— Чем я могу тебе помочь?

— Ничем. — Она закусывает губку, и мнекажется, что глаза её увлажняются.

— Ты должна принять решение, — говорю я.

— Какое?

— Забыть меня, или подать на развод.

— Я думала, ты мой друг.

— Я тоже одно время так думал. Но этонеправда. Это уже не дружба, и мы оба это понимаем.

Мы вновь таращимся на экран.

— Мне пора идти, — говорит наконец Келли. —Обеденный перерыв заканчивается. Прости, что отняла у тебя столько времени.

— Ты его вовсе не отняла, как раз наоборот. Яочень рад тебя видеть. Но впредь я не хочу встречаться с тобой, урывками. Либоты подаешь на развод, либо обо мне забываешь.

— Я не могу тебя забыть.

— Тогда давай подадим на развод. Прямо завтра.Я помогу тебе избавиться от этого мерзавца, и вот тогда нам никто больше непомешает.

Келли наклоняется, чмокает меня в щеку иисчезает.

* * *

Не посоветовавшись со мной, Дек умыкает свойтелефонный аппарат из конторы и несет его Мяснику, который в свою очередьпоказывает телефон своему знакомому из какой-то полувоенной организации. Пословам этого знакомого, подслушивающие устройства, установленные у нас,разительно отличаются от «жучков», которые находятся на вооружении у ФБР идругих секретных служб. Изготовлен «жучок» в Чехословакии, чувствительность икачество у него довольно невысокие, а приемник должен располагаться поблизости.Одним словом, полиция и федеральные агенты не имеют к этим микрофонам никакогоотношения.

Все это Дек докладывает мне за чашкой кофе,когда до Дня благодарения [7] остается всего неделя.

— Кто-то другой нас подслушивает, — нервнопоеживаясь, бормочет Дек.

Я слишком ошеломлен, чтобы хоть как-топрокомментировать его слова.

— Но — кто? — любопытствует Мясник.

— Откуда мне знать? — кипячусь я. А чего этоттип сует нос в чужие дела? Пусть только он оставит нас одних, и я устрою Декуразнос — какого черта он доверился этому головорезу! Я буравлю своегокомпаньона свирепым взглядом, а Дек отворачивается и нервно озирается посторонам, словно боясь, что из углов повылезают подосланные убийцы.

— В общем, это не феды, — констатирует Мясник.

— Благодарю покорно.

Мы расплачиваемся за кофе и возвращаемся вконтору. Мясник снова проверяет телефонные аппараты, просто так, на всякийслучай. «Жучки» на месте, ничего не изменилось.

Вопрос лишь в том, кто все-таки наспрослушивает?

Я уединяюсь в своем кабинете, запираю дверь иубиваю время в ожидании, пока Мясник уйдет. Тем временем в голове моейсозревает гениальный план. Вскоре Дек стучит в дверь — негромко, чтобы услышалтолько я.

Мы обсуждаем мой замысел. Дек уходит, садитсяв машину и катит в суд. Полчаса спустя звонит и отчитывается о новых клиентах,которых якобы нашел. А заодно интересуется, не нужно ли мне чего-нибудь отнего.

Несколько минут мы болтаем о том, о сем, апотом я и говорю:

— Угадай, кто теперь согласен идти на мировую?

— Кто?

— Дот Блейк.

— Дот Блейк? — недоверчиво переспрашивает Дек.Выходит довольно неубедительно, моему напарнику явно недостает актерскогомастерства.

— Да, я заскочил к ней поутру, торт привез.Говорит, что у неё нет больше сил судиться. Словом, она уже согласна принять отних отступные.

— Сколько?

— Она хочет получить сто шестьдесят тысяч.Драммонд предлагал сто пятьдесят, и ей кажется, что, подняв ставку ещё надесять кусков, она хоть какую-то победу одержит. Бедняга считает себя искуснымдельцом. Я пытался её переубедить, но Дот упряма как ослица, сам знаешь.

— Не уступай ей, Руди. Дельце стоит целогосостояния.

— Я и сам это прекрасно знаю. По мнениюКиплера, верхнего предела санкций в этом деле не существует, однако с моральнойточки зрения я должен связаться с Драммондом и передать, что мы готовы науступки. Таково желание нашего клиента.

— Не надо, Руди. Сто шестьдесят тысяч этокурам на смех. — В голосе Дека звучит столь искреннее негодование, что я струдом удерживаюсь от смеха. Я слышу, как он нажимает кнопки калькулятора,пытаясь определить свою долю от ста шестидесяти тысяч. — Думаешь, они и правдаготовы выложить такую сумму? — спрашивает он наконец.

— Не знаю. У меня создалось впечатление, чтосто пятьдесят тысяч это потолок. Но торговаться я не пробовал. Если «Прекрасныйдар жизни» готов расстаться с полутораста тысяч, то что для них ещё десять?

— Давай обсудим это ещё разок, когда я приеду,— предлагает Дек.

— Хорошо, — охотно соглашаюсь я. Мыодновременно вешаем трубки, и вот, по прошествии получаса Дек восседает за моимстолом напротив меня.

* * *

На следующее утро телефон звонит уже без пятивосемь. Дек в своем кабинете поспешно хватает трубку, потом сломя головунесется ко мне.

— Это Драммонд!

Вывернув карманы, мы с Деком приобрели засорок долларов портативный магнитофон в ближайшем магазине «Рэдио-шэк». Онподсоединен к моему телефонному аппарату. Остается только надеяться, что записьне скажется на работе подслушивающего устройства. По мнению Мясника, никакихпомех возникнуть не должно.

— Алло, — говорю я, стараясь подавить дрожь вголосе.

— Доброе утро, Руди, это Лео Драммонд, —приветливо говорит адвокат. — Как поживаете?