По законам профессиональной этики, мне следуетпредупредить его о том, что наш разговор записывается. Однако мы с Декомрешили, что делать этого не стоит. Мы бы ничего не добились. Да и о какой этикеможет идти речь, когда имеешь дело с такими нечистоплотными противниками?

— Прекрасно, мистер Драммонд. А вы?

— Все замечательно. Послушайте, я хотел быобсудить с вами дату допроса доктора Корда. Я уже разговаривал с егосекретаршей. Двенадцатое декабря вас устроит? В его кабинете, само собой — вдесять утра.

Я надеюсь, что допрос Корда — последний, если,конечно, Драммонд не найдет ещё какую-нибудь личность, имеющую хотя быотдаленное отношение к нашему делу. И все же странно, что он не посчитал длясебя зазорным связаться со мной и обсудить приемлемую для меня дату.

— Меня это вполне устраивает, — говорю я. Декс выпученными глазами нависает надо мной.

— Очень хорошо. Много времени это не займет.Тем более — за пятьсот долларов в час. Возмутительно, правда?

Ага, похоже, мы уже заодно. Адвокаты противлекарей.

— Чертовски возмутительно, — соглашаюсь я.

— Да, черт знает что. Кстати, Руди, знаете,что предлагают мои клиенты?

— Что?

— Им совершенно не улыбается торчать в Мемфисецелую неделю, пока пройдет этот судебный процесс. Все они — занятые люди, наруководящих постах, им о своих карьерах заботиться надо. Словом, Руди, онихотели бы уладить дело миром, и я уполномочен предложить вам новые условия. Ониготовы заплатить, но это вовсе не означает, что они признают свою вину, и выдолжны это понимать.

— Угу. — Я подмигиваю Деку.

— Ваш специалист утверждает, что стоимостьоперации по пересадке костного мозга колеблется от полутора сотен до двухсоттысяч, и мы не собираемся оспаривать эти цифры. Давайте предположим — чистоусловно, разумеется, — что расходы по проведению этой операции должны былиоплатить мои клиенты. В этом случае общая сумма выплат составила бы порядка стасемидесяти пяти тысяч.

— Да, наверное.

— Именно столько мы и готовы предложить. Стосемьдесят пять тысяч! И все — больше никаких допросов. В течение недели выполучите от меня чек.

— Боюсь, что это маловероятно.

— Послушайте, Руди, этого парня не воскреситьи за миллиард долларов. Объясните это вашим клиентам. Мне кажется, эта женщинаготова уладить дело. Бывает время, когда адвокат должен вспоминать, что онадвокат, и брать инициативу в свои руки. Эта бедная старушенция даже непредставляет, что её может ждать во время суда.

— Я поговорю с ней.

— Позвоните ей прямо сейчас. Я ещё час пробудуздесь, а потом уеду. Позвоните ей — я буду ждать. — Пройдоха, наверное,прослушивает мой телефон прямо со своего аппарата. Вот почему ему так нетерпится, чтобы я позвонил Дот прямо сейчас — тогда он подслушает наш разговор,не сходя с места.

— Я сам с вами свяжусь, мистер Драммонд. Досвидания.

Я кладу трубку, перематываю ленту намагнитофоне и проигрываю её, сделав звук погромче.

Дек сидит, откинувшись на спинку стула, ротего разинут, заячьи резцы блестят.

— Так это они нас подслушивают! — верещит он,ошалело качая головой, когда запись заканчивается.

Мы тупо пялимся на магнитофон, словно онспособен объяснить нам, как это случилось. Несколько минут я сижупарализованный, не в состоянии и рта раскрыть. Даже шевельнуться не могу.Внезапно звонит телефон, но ни один из нас даже не пытается взять трубку. Вданную минуту мы панически боимся своего аппарата.

— Наверное, надо бы Киплеру сказать, —сдавленно говорю я наконец. Язык поворачивается с трудом, во рту пересохло.

— Нет, не стоит, — молвит Дек, снимая очки столстенными линзами и протирая глаза.

— Почему?

— Давай-ка пораскинем мозгами. Нам известно —или нам кажется, что известно, — что Драммонд и/или его клиенты прослушиваютнашу телефонную линию. У Драммонда рыльце, несомненно, в пушку — мы его толькочто разоблачили. Доказать это мы не в состоянии, поскольку поймать его на местепреступления невозможно.

— Ну да, он будет все отрицать с пеной у рта.

— Вот именно. И что тогда делать Киплеру? Нестанет же он голословно обвинять этого проходимца. Разве что приструнит ещёпару раз при свидетелях.

— Драммонд уже привык получать по мозгам.

— А на суде ничего из этого не выйдет. Нестанем же мы жаловаться жюри присяжных, что мистер Драммонд и его клиенты веливо время следствия грязную игру.

Мы оба задумчиво таращимся на магнитофон иломаем головы, пытаясь придумать выход из положения. В прошлогоднем курселекций по этике нам приводили пример адвоката, который осмелился тайкомзаписать на магнитофон телефонный разговор с одним из своих коллег и былжестоко наказан. Да, пусть я не прав, но моя вина не идет ни в какое сравнениес гнусным поступком Драммонда. Вдобавок беда в том, что, предъяви ямагнитофонную ленту в качестве улики, то неизбежно пострадаю сам. А вотДраммонд выйдет сухим из воды — никто не докажет, что «жучки» установлены поего приказу. Да и — по его ли? И его ли ведомство нас подслушивает? Может, онпользуется сведениями, которые поступают от его нечистоплотного клиента?

Нам никогда этого не узнать. Да и по большомусчету это не так уж важно. Главное — Драммонд в курсе дела.

— Мы можем извлечь из этого выгоду, — заключаюя.

— И я так думаю, — кивает Дек.

— Но мы должны соблюдать осторожность, чтобыони ничего не заподозрили.

— Да, и я предлагаю вести игру до самого суда.А уж там мы улучим подходящий момент, чтобы утереть им нос.

И мы с Деком медленно расплываемся до ушей.

* * *

По прошествии двух дней я звоню Драммонду ипередаю ему печальную весть: моя клиентка не хочет брать его грязные деньги. Иещё я доверительно признаюсь ему: Дот ведет себя очень странно. То при одноймысли о судебном процессе у неё все поджилки трясутся, то она ждет не дождется,пока он начнется. Сейчас, например, она снова настроена дать бой.