часть города. Чтобы создать недостаток воды для осажденных, я велел воинам рыть отводящий канал от того рукава Гери-руда, что снабжал город водой. Воины начали работу, которую после некоторого времени пришлось бросить по двум причинам: во — первых подошел Шейх Умар со своим войском, и мы приступили к штурму города, для чего мы сняли воинов с земляных работ, во вторых — я узнал, что в Герате, как и во многих других городах Хорасана, имеется много хранилищ (амбаров) воды, помимо того, что каждый дом имел такое хранилище, было множество амбаров для общего пользования, построенных в свое время предками гератцев и воду оттуда все могли брать в любое время и причем бесплатно. Все хранилища воды являются вакуфной собственностью (т. е. собственностью религиозных учреждений), к каждому из них прикреплено должностное лицо-мутавали, который ответственней за его содержание, ремонт и очистку от ила и грязи один раз в году-осенью. Поэтому отвод воды из рукава Гери-руда, учитывая такую обеспеченность гератцев водой, не принес бы желаемого результата, т. е. у них не возникло бы затруднений из за нехватки воды.

Шейх Умар подошел с шестнадцатью тысячами воинов, четыре тысячи человек погибли вследствие холода и болезней, или остались в Фируз-абаде. Шейх Умар сказал, что повеление падишаха Гура местным жителям помочь ему выбраться из снегов здорово помогло, если бы не это указание, следуя которому местное население оказало помощь и обеспечило войско топливом, палатками, войлоком, мехом и едою, все наши люди и животные погибли бы.

После того как он соединился со мной, самому Шейху Умару не пришлось участвовать в осаде Герата, так как я сразу же отправил его в Шираз во главе трех тысяч всадников править тем краем, сменив на том посту моего другого сына, Миран-Шаха, которого я вызвал к себе. Две причины заставили меня вызвать Миран Шаха и назначить на его место Шейха Умара. Во-первых, Миран Шах был моложе Шейха Умара и не обладал достаточным опытом. Во-вторых, я хотел взять с собой Миран-Шаха в поход на Хиндустан.

Погода в Герате с каждым днем становилась все мягче, приближалась весна. После убытия в Фарс Шейха Умара с трехтысячным войском, я решил начать штурм, ибо тринадцать тысяч воинов Шейха Умара, влившиеся в мое войско, были солидным подкреплением. Самым легким способом сломить сопротивление правителя Герата, которого звали Малик Мухаммад Зашки, было бы разрушить его крепостную стену при помощи пороховых зарядов. Но значительную часть пороховых припасов мы израсходовали в битве под Фируз-абадом, оставшееся количество было столь незначительным, что нечего было и думать о том, чтобы разрушить стены с его помощью. Если бы удалось достать материалы, необходимые для производства пороха, мы бы смогли заготовить его на месте и разрушить с его помощью крепостные стены Герата. Поскольку таких материалов в том краю не было, я принял решение брать город штурмом, напрямую сломить сопротивление Малика Мухаммада Зашки.

В течении времени, пока ожидали подхода войск Шейха Умара, мои воины не теряли его даром, с утра и до вечера они рубили деревья, что росли вокруг Герата и с помощью мастеров-плотников изготавливали метательные машины и лестницы, которые должны были пригодиться во время взятия приступом города.

Я назначил штурм Герата на первый день месяца Хаммаль. В тот день два отряда моих воинов, облаченных в шлемы и доспехи, получили приказ приступить к штурму стен города с восточного и западного направлений. Всем своим искусным стрелкам я велел занять удобные позиции для поражения защитников города, видневшихся на крепостной стене. Так же я повелел ответственным за метательные машины обрушить на город град камней. Я подчеркнул, что для обороняющихся, что находились на гребне стены, нужно создать невыносимые условия, осыпая их таким плотным дождем стрел, чтобы лишить их возможности успешно противостоять тем из наших воинов, что взбирались на стены.

Малик Мухаммад Зашки в первый день применил в качестве защитного средства кипящее масло, которое лили на головы штурмующих, часть которых, несмотря на надетые на них шлемы и доспехи всё же серьезно пострадали. Защитники Герата подняли и установили на гребнях крепостной стены огромные котлы с ручками, наполнили маслом и развели под ними огонь и доведя до кипения масло, наполняли им огромные черпаки и выливали его на головы моих воинов. От невыносимых ожогов, штурмующие валились с лестниц, некоторые из них гибли. Оставшиеся в живых, не были в состоянии участвовать в бою, а невыносимая боль от ожогов не давала им ни минуты покоя.

Я находился среди лучников и вместе с ними вел прицельную стрельбу, дважды мои стрелы нашли свою цель, поразив двух человек на гребне стены, которые лили кипящее масло на головы моих воинов. Они выронили ковши из рук и, полагаю, сами получили ожоги от кипящего масла. Мы полагали, что в течении короткого времени нам удастся закрепиться на крепостной стене, что дало бы возможность дальнейшего развития успеха. Наконец, после того как полторы тысячи моих воинов были убиты, обожжены и вышли из строя, нам удалось закрепиться на одном из участков восточной части крепостной стены и через тот, уже контролируемый нами участок я непрерывно направлял свежие силы, чтобы осуществить прорыв внутрь города. Чтобы поднять боевой дух воинов, я велел Шахруху, войдя в город, крушить и жечь дома, чтобы осажденные были лишены возможности сопротивляться, укрывшись за их стенами, превращая каждое жилище в военное укрепление.

Для Шахруха я специально подчеркнул: «В бою всякое проявление жалости и мягкотелости оканчивается поражением, следует убивать, разрушать и жечь до тех пор, пока враг не будет сломлен или сдастся в плен. Возможно и такое, что стремясь обмануть тебя, враг выставит впереди своих женщин и детей, в этом случае ты должен безжалостно перерезать всех тех женщин и детей. Но после того, как враг сдался, сложил оружие, его не убивай, потому что убивать сдавшегося на твою милость врага неблагородно и против законов шариата, исключая случаи, когда он сам заслуживает это».

Шахрух отправился в город, спустя короткое время, над городом поднялись столбы дыма и я понял, что мои воины с помощью горящих факелов начали поджигать дома. Я прислушивался к звукам, раздающимся в том городе и испытал наслаждение, когда до моих ушей стали доноситься яростные вопли дерущихся, вопли и стенания женщин и детские крики, грохот рушащихся домов.

Для моего слуха никакая мелодия не может звучать слаще, чем музыка боя и по этой причине я никогда не испытывал наслаждения от мелодий чанга, уда, гануна (род гуслей). Я поражаюсь тому,