— Ваше преосвященство, жених так слаб, что я просто немогу причинить новое огорчение. Он видит в вас само воплощение великих святыхотцов матери Церкви, Фомы Аквинского, Блаженного Августина и Пресвятой ДевыФатимской, вместе взятых. Это очень благочестивый и набожный молодой человек,почти такой же, как я. Мистик. Если я скажу ему, что вы отказали, нам придетсявместо свадьбы устраивать похороны.

— Ну, если вы так настаиваете…

Как мне потом рассказывали — поскольку сам я почти ничего непомню, а о свадьбах обычно лучше всего вспоминают гости, — перед самойцеремонией Бернарда и дон Густаво Барсело, следуя подробным инструкциямФермина, накачали бедного священника мускателем, чтобы выбить у него из головытаблицу умножения. Во время церемонии отец Фернандо с блаженной улыбкой наразрумянившемся лице счел за благо отступить от официального протокола, заменивчтение какого-то из Посланий к Коринфянам любовным сонетом некоего ПаблоНеруды, в котором кое-кто из гостей сеньора Агилара опознали закоренелогокоммуниста, в то время как другие приглашенные пытались найти в своихмолитвенниках эти стихи странной языческой красоты, спрашивая себя, неужелипостановления грядущего Вселенского собора[104] заранеепретворяются в жизнь.

Вечером накануне свадьбы Фермин, главный организаторпразднества и церемониймейстер в одном лице, объявил, что организовал для меняхолостяцкую вечеринку и что на мальчишник приглашены только двое: он и я.

— Даже не знаю, Фермин. В моем-то положении…

— Доверьтесь мне.

Как только стемнело, я послушно отправился за Фермином взловонные трущобы на улице Эскудильерс, где к запахам отходов человеческойжизнедеятельности примешивались ароматы самого отвратительного пригоревшегожаркого на всем Средиземноморье. Толпа дам, продающих свою добродетель с многолетнимстажем работы, встретила нас улыбками, которые вызвали бы искренний интерес устудентов стоматологического факультета.

— Мы пришли за Росиито, — объяснил Ферминстоявшему там же сутенеру, чьи бакенбарды удивительно напоминали очертания мысаФинистерре.

— Фермин, — пробормотал я в ужасе. — Радибога…

— Говорю вам: положитесь на меня.

Росиито предстала перед нами во всем великолепии своихдевяноста килограммов, не считая шелковой шали и цветастого платья, и осмотреламеня с головы до ног.

— Привет, дорогуша. А мне-то сказали, что ты старик,представляешь?

— Клиент не он, — тут же прояснил ситуацию Фермин.

До меня наконец дошел смысл всей этой запутанной истории, имои опасения тут же развеялись. Фермин никогда не забывал обещаний, вособенности моих. Мы сели в такси и направились к приюту Святой Лусии. Фермин,из уважения к моему состоянию здоровья и статусу жениха, посадил меня насиденье рядом с водителем, а сам, сидя сзади с Росиито, не переставалвосхищаться ее прелестями, причем делал это с явным наслаждением.

— Какая ты аппетитная, Росиито, с попкой как у горнойсерны. Прямо апокалипсис Боттичелли.

— Какой вы плутишка, сеньор Фермин, сами-то совсем менязабыли, как невестой обзавелись.

— Да ведь в тебе одной столько женщин, Росиито, а явыступаю за моногамию.

— Уж не переживайте вы так из-за этой своей моногамии,Росиито вам ее быстро вылечит отличными припарками с пенициллином.

Когда в сопровождении божественной Росиито мы добрались доулицы Монкада, было уже за полночь. Мы вошли в приют Святой Лусии с переулка,по виду и запаху напоминавшего клоаку преисподней, через заднюю дверь, черезкоторую здесь обычно выносили покойников. Как только мы оказались в мрачныхкоридорах этого Элизиума теней, Фермин принялся давать последние наставленияРосиито, а я отправился разыскивать старичка, которому однажды пообещалпоследний танец с Эросом, прежде чем Танатос предъявит ему счет.

— И помни, Росиито: старик немного туговат на ухо, такчто все свои непристойности излагай ему громко и понятно, как это умеешь делатьтолько ты, моя проказница. Только смотри не перестарайся, мы не хотим, чтобы унего остановилось сердце и он отправился к праотцам раньше времени.

— Спокойно, любовь моя, я же профессионалка.

Я нашел того, кому сегодня предназначались все прелестипродажной любви, в закоулке на первом этаже — мудрый отшельник укрылся там застенами одиночества. Старик растерянно посмотрел на меня.

— Я умер?

— Нет, по-моему, вы еще живы. Вы меня не помните?

— Я помню вас так же отчетливо, как свои первыеботинки, молодой человек. Но, увидев вас таким, что краше в гроб кладут, ярешил, что передо мной очередной призрак. Не обращайте внимания. Здесьпонемногу теряешь то, что вы снаружи называете способностью к здравомусуждению. Так вы — не мираж, не мечта?

— Нет. Но мечта у меня для вас тоже припасена, онадожидается внизу, так что если соизволите спуститься…

Я проводил его в темную комнату, которой Фермин и Росиитопостарались придать праздничный вид, украсив ее несколькими свечами и набрызгаввокруг духами. При виде пышного великолепия нашей Венеры из Хереса лицо старикаозарило райское блаженство.

— Благослови вас Господь.

— Наслаждайтесь, — сказал Фермин, сделав сирене сулицы Эскудильерс знак приступать к демонстрации своего искусства.

Я увидел, как она с бесконечной нежностью взяла в свои рукилицо старичка и поцеловала его мокрые от слез морщинистые щеки. Мы с Ферминомудалились, оставив их наслаждаться заслуженным уединением. Пока мы шли по этойбесконечной галерее разбитых надежд, нам навстречу попалась сестра Эмилия, однаиз монахинь, заведующих приютом. Она окинула нас испепеляющим взглядом.

— Кое-кто из обитателей приюта говорит, что вы привелисюда проститутку, и теперь они требуют того же.

— Светлейшая сестра, за кого вы нас принимаете? Нашеприсутствие здесь вызвано исключительно благими намерениями. Этот юноша,который завтра станет мужчиной в глазах Святой Матери Церкви, и я, мы пришлисправиться о здоровье одной из ваших подопечных, Хасинты Коронадо.

Сестра Эмилия удивленно приподняла брови.

— Вы ее родственники?

— Духовные. Родство душ, понимаете ли.

— Хасинта умерла две недели назад. Какой-то сеньорприходил к ней накануне вечером. Он тоже ее родственник?