– Федор, это правда? – шепотом спросил Кольт и смущеннокашлянул.

– А ты как думаешь?

– Ну, не знаю. Мало ли?

– Это, разумеется, полнейший бред. Главное, что имхотепыверят. Поскреби любого, самого утилитарного прагматика, самого ярогоматериалиста, там у него в башке такая мракобесная каша из мифологем, суеверий,мистики. Имхотепы хотят гарантий, не научных, так магических, разница, кстати,весьма относительна. Версия с черепом их устраивает. Я попытался внушитьРаделу, что череп спрятан на острове Зюльт и найти его может только Соня.

– Да что за череп, объясни, наконец?

– Таких артефактов пока найдено всего два. Фокус в том, чтоони изготовлены из цельных кристаллов кварца. Как удалось их вырезать, до сихпор никто не понимает. Следов обработки металлическими инструментами нет.Полировали их, видимо, какой-то специальной пастой. Но чтобы вручнуюотполировать поверхность кристалла до такой изумительной гладкости,понадобилось бы лет триста непрерывного труда. Версия о том, что существуеттретий хрустальный череп, череп Плута, возникла недавно. Плут на несколькихсвоих картинах изобразил прозрачную, светящуюся изнутри адамову голову.Человеческая черепушка много чего символизирует, ее любили рисовать разныеживописцы, с ее помощью гадали, колдовали, философствовали, как принц Гамлет.Но все это были черепа костяные, натуральные. Только у Плута он прозрачный. Никтоне придавал этому значения до начала двадцатого века. Впрочем, подробности тебепусть расскажет твоя Елена Прекрасная. А я, извини, поем свой супчик.

Старик аккуратно заправил салфетку за ворот. Официант,склонившись к уху Кольта, прошептал:

– Петр Борисович, вас к телефону, трубочку возьмите,пожалуйста.

Поскольку мобильная сеть в особняке пропадала, Кольтпредупредил наружников, которые вели Радела, чтобы звонили сюда в клуб погородскому. Агапкин отложил ложку и замер.

– Он купил билет до Парижа, вылетает в час ночи, – сказалнаружник, – какие будут указания?

– Давайте за ним. Будьте на связи, я перезвоню. Людейвозьмите побольше, самых лучших.

– Ну, что? Что? – Агапкин нетерпеливо ерзал в кресле.

– Твой Радел летит в Париж.

– Отлично! – старик хлопнул в ладоши. – Он клюнул!

– То есть?

– Ну, он же у них Альфред Плут. А если он Плут, то обязанзнать, где спрятан череп. До вчерашнего вечера он был уверен, что бесценныйартефакт надо искать в Вуду-Шамбальской степи, под развалинами храма. Но теперьон летит в Париж. Думаю, он связался с Хотом, сообщил ему новость, и Хотприказал ему явиться срочно на яхту. Им необходимо это обсудить. По моимрасчетам, в Ла-Манш они должны войти в ближайшие сутки. Хотя я не исключаю, чтоони сделают огромный крюк, вокруг Британских островов.

– Зачем?

– В Па-де-Кале для них тесновато, судов много, пограничникишныряют, а им сейчас лучше избегать людных мест. Они не торопятся. Однакопричалить им нужно. Пополнить запасы пресной воды, еды, топлива. Путь у нихдалекий, к островам Зеленого Мыса, этот их Анк где-то там.

– Западное побережье Африки, – Кольт наморщил лоб, – а тамчто за государство?

– Кабо-Верде, республика, до семьдесят пятого былапортугальской колонией, лет пятьсот, наверное. Тепло, рыбы много. Островки,островки, на них горы и долины. Вот оттуда вытащить Соню будет совсем непросто.

– Можно подумать, сейчас это просто, – Кольт грустноусмехнулся. – Я закурю, не возражаешь?

– Не возражаю. Завидую. Судя по тому, что летит он именно вПариж, они все-таки выбрали короткий путь. Если бы пошли в обход, он бы летелсейчас в Глазго или в Дублин. Главное, чтобы твои люди его не упустили.

– Иван отправил за ним самых опытных и сильных людей.

– Не сомневаюсь. Все сейчас зависит от них. Франция – этовсе же не Кабо-Верде. Не думаю, что Эммануил Хот успел скупить и завербоватьвсю полицию Нормандии. Яхта причалит между Ла-Маншем и Бискайским заливом,где-то в районе мыса Ра. Там много маленьких портовых городков. В одном из нихРадела возьмут на борт.

– Так, может, попытаться вытащить Соню с этой чертовой яхтыпрямо там, в порту?

– Петр, ты очумел? – старик покраснел и хлопнул ладонью постолу. – Что значит – попытаться? Ее надо вытащить именно там, и только там!

Кольту принесли рыбу. Старик принялся за свой остывающийсуп. Несколько минут ели молча.

– Они не вернутся на Зюльт, – пробормотал Кольт и отодвинултарелку, – поджог, убийство, похищение человека. Этот Хот не дурак, он нестанет так рисковать.

– Да, риск огромный. Но и соблазн велик. Они вернутся, но нескоро, года через два-три. Я не готов ждать. Соня и Миша тем более.

* * *

Москва, 1919

«Кажется, я разгадал тайну».

Михаил Владимирович едва не написал эту фразу в своейтетради, но в последний момент рука его дрогнула. Чернила капнули на бумагу,возникла жирная черная клякса. Она получилась странно аккуратной, квадратной.

Он почему-то разволновался и принялся обводить квадрат,выравнивать края. Он вспомнил, как зимой 1915 года в Петрограде попал навыставку молодого модного художника Казимира Малевича.

«Новое искусство» Михаила Владимировича совсем не волновало.На выставку в старинном особняке на набережной Мойки его привел сын Володя.Профессору было скучновато, его больше развлекали посетители, чем полотна.Глядеть на живые лица было куда интересней, чем на грубых, плоских разноцветныхмонстров, развешанных по стенам. И все-таки одно произведение глубоко врезалосьв память.

В углу, на особенном, почетном месте, висело полотно, черныйквадрат на белом фоне. Это нельзя было назвать картиной. Скорее, простохулиганство. Но чернота странным образом притягивала взгляд, звала внутрь себя.Не меньше дюжины посетителей стояли рядом с профессором и неотрывно смотрели,хотя смотреть было совершенно не на что. Малевич изобразил абсолютное,безбожное, бессмысленное небытие, как будто прорубил окно в ад.

После выставки, вдрызг разругавшись с сыном, который назвал«Квадрат» футуристической иконой, Михаил Владимирович отправился в Никольскийсобор, чтобы успокоиться, побыть возле настоящих икон. Однако «Квадрат» упорновставал перед глазами.

Теперь, в марте девятнадцатого, понятно, что это было нехулиганство, не эпатаж, а весьма точное злое пророчество.

Михаил Владимирович машинально обводил пером квадратнуючернильную кляксу. Он перестал доверять даже бумаге. Он больше не верил тишинеи пустоте своего родного кабинета. Как будто стены стали прозрачными и кто-тозаглядывал ему через плечо.