"Пошли, – сказал я, – уйдем от этогосвета".

Я прошел назад, обогнул флигель и вышел к западной сторонедома, где стояла плетеная мебель, залитая электрическим светом другогопрожектора. Гоблин шел за мной, и, когда я оглянулся на него, когда обнял левойрукой, я увидел, что он снова стал моим двойником и по одежде. Для него этобыло проще простого.

"Ты постараешься взять меня с собой? – спросилон. – Когда поедешь в Европу? Будешь держать меня за руку?"

"Конечно, – ответил я. – Я все сделаю. Ты займешьместо рядом со мной в самолете, и я буду крепко держать тебя за руку всюдорогу". – Я говорил искренне, но обращался к померкшей любви, таккак теперь моя душа принадлежала благословенной Офелии. Я был ее Гамлетом, ееЛаэртом и, возможно, даже ее Полонием. Но мне не следовало забывать о Гоблине,и в эту минуту меня подстегивал вовсе не страх, а преданность.

Мои мысли были заняты и другим. В частности, ХижинойОтшельника и тем, как я собирался отвоевать запущенный дом у дикой природы. Яуже успел переговорить с Алленом, бригадиром мастеровых среди ОбитателейФлигеля, насчет того, чтобы провести туда электричество, а кроме того, янамеревался осуществить и другие улучшения.

Разумеется, серьезную проблему представлял собойтаинственный незнакомец – настолько серьезную, что Обитатели флигеля и непредполагали. Но я рисовал в своем воображении картины того, каким прекраснымстанет это место. Как замечательно будет повезти на остров Мону и как здорово,что Мона сама хочет увидеть его и ничуть не боится.

Мечтая обо всем об этом, строя планы и представляя, какзавтра увижу Мону и убегу с ней в Европу, я изо всех сил старался оставатьсяискренним с Гоблином, когда он внезапно напрягся и, сжав мне руку, сообщил спомощью телепатии:

"Будь осторожен. Он идет сюда. Он думает, я его незнаю. Он намерен причинить тебе зло".

С этими словами Гоблин исчез. По крайней мере, я пересталего видеть. В ту же секунду погасли прожектора, словно то-то щелкнулвыключателем. Я оказался погруженным в темноту.

И тут чья-то рука обвилась сзади вокруг моей шеи, а втораязаломила мне левую руку за спину. Я задергался, но все было бесполезно.Свободная правая рука так и не смогла разжать цепкой хватки, а в ухо мне ужешептал голос незнакомца:

"Позовешь на помощь, и я убью ее. Я знаю, кто она, гдеживет, и я убью ее. Мне это будет просто, и никто никогда тебе не поверит, еслиты скажешь, кто это сделал и почему".

"Ты ее не знаешь! – с яростью выпалил я. –Один раз я уже дал тебе отпор и готов дать отпор еще раз".

"Ты меня не слушаешь. – Голос его был тих, и в немне слышалось угрозы. – Если твой дух снова нападет на меня, то, говорютебе, я убью ее. Ее зовут Мона Мэйфейр, и живет она в доме цвета сумерек, вшести кварталах от реки, на углу Первой улицы, за двумя столетними дубами.Никто никогда не узнает, почему или как она умерла, если только я не захочуподставить тебя".

"Откуда ты все это знаешь?" – Я впал в бешенство.

"А все дело в том, что ты стал жертвой того, ктоспособен думать", – произнес он мне в ухо.

"Никакая я не жертва, – ответил я. – И нетрогай ее".

"Не трону, потому что ты сделал все, что я хочу".

"А именно? – поинтересовался я. – Междупрочим, мне больно". – Вспомнив чей-то давний совет, я попыталсяповернуть голову набок, чтобы гортань была сдавлена не так сильно, но он лишь сильнееприхватил и шею и руку. Боль стала невыносимой. И я знал, абсолютно точно знал,что он навредит Моне.

"Для начала я сломаю тебе хребет, – сказал он темже спокойным, чуть ли ни ласковым голосом. – И брошу тебя здесь, на земле,как цыпленка со свернутой шеей, а утром тебя найдет тетушка Куин. – Онпродолжал так же вкрадчиво, чуть громче шепота: – Ты ведь знаешь, что она любитпрогуливаться перед рассветом? Старики плохо спят. Им не нужна целая ночь. Онавыходит вместе с Жасмин, хотя та еле-еле может глаза открыть, но все равно онисовершают маленькую прогулку, пока звезды еще видны на небе".

"А ты за этим подсматриваешь, – сказал я. –Чего ты хочешь от нас?"

"Ты будешь поражен моей щедростью, впрочем, я всегдаславился своим умом и широтой души".

"Ну, это мы еще увидим", – сказал я, теряя отярости способность рассуждать здраво.

"Отлично, – произнес он. – Я много думал отебе и о том острове, на который мы оба претендуем, и пришел к заключению, чтоготов разделить с тобой Хижину Отшельника. То есть я позволю тебе пользоватьсяею днем, а я буду хозяйничать там ночью, что стало моей привычкой".

"Ночью? Так ты приходишь туда только ночью?" – Этобыло почти невыносимо.

"Конечно. А как ты думаешь, почему ты нашел там свечи ипепел в камине? Днем мне этот дом ни к чему, но я не желаю, чтобы другие туданаведывались. Когда я прихожу, мне не нужны свидетельства, оставленные тампосторонними. Для тебя делаю исключение. Пусть там лежат твои книги, бумаги ивсе такое прочее. А теперь перейдем к самой важной части сделки. Ты долженобновить Хижину Отшельника. Ты должен придать ей новый блеск. Понимаешь, о чемя?"

Он немного ослабил хватку, и я смог беспрепятственно дышать.Но держал он меня по-прежнему крепко, и моя левая рука болела. Я былпарализован яростью.

"Самое главное – переделки, – сказал он. –Проследишь за всем, и тогда мы оба будем наслаждаться домом. Возможно, ты дажене будешь знать о моем в нем пребывании. Мы даже сможем обмениваться книгами.Получше узнаем друг друга. Неизвестно, быть может, мы еще станемдрузьями".

"Какие переделки?" – спросил я. Субъект явно былсумасшедшим.

"Во-первых, я хочу, чтобы там все тщательновымыли, – сказал он, – и золото на саркофаге должно быть вычищено иотполировано".

"Значит, это все-таки золото", – сказал я.

"Не сомневайся, – прозвучало в ответ. – Ноесли хочешь, можешь сказать своим рабочим, что это медь. И вообще, наболтай имс три короба об этом острове, чтобы они держались от него подальше".

"А для кого была предназначена могила?"

"Тебе не нужно об этом думать и, кстати, больше никогдаее не вскрывай. – Голос был тих, как дыхание. – А теперь вернемся кХижине Отшельника. Ты должен повсюду провести электричество".

"Ты что, читаешь мои мысли?" – поразился я.