– Согласна, – кивнула я.

– Тогда зачем было спрашивать?

Я обхватила себя руками:

– Потому что при всем при этом меня все равно тянет егопотрогать.

Она пожала плечами – всем мускулистым торсом, так сказать:

– Тогда тебе хреново.

Прозвучал сдавленный голос Ричарда:

– Как ты можешь хотеть его оставить после всего этого?

Я опустилась рядом с ним на колени. Он схватил меня за рукутак сильно и неожиданно, что я вздрогнула.

– Я не хочу его оставить.

Видно было, как он вдумывается в мои слова, превозмогаяболь.

– Но? – спросил он.

– Но не всегда я делаю, что хочу.

Рука его судорожно сжалась, мне пришлось подавить вскрикболи.

– Перекинься, Ричард. Тогда все заживет.

Он покачал головой:

– Если я перекинусь, мне придется четыре часа такпробыть. В виде волка я на балет идти не могу.

– В таком состоянии тебе балет удовольствия недоставит.

Рука его на моей почти разжалась, но еще удержала на миг. Онсмотрел мне в лицо, будто пытался его запомнить.

– Ты хочешь, чтобы меня там не было?

Я нахмурилась недоуменно:

– С чего ты взял? Конечно, хочу, чтобы был.

Он чуть не улыбнулся, но вместо того скривился от боли.

– Тебе приходится жонглировать целой охапкой мужчин.Одним меньше – может быть, легче будет.

Я притянула его руку к своей груди, коснулась его лица.

– Ты не ограничился предположением, что мне нужнапомощь против Хэвена. Ты сперва меня спросил и подождал ответа. Я знаю, тебехотелось просто подойти и убрать его от нас. Спасибо, что спросил и подождал.

Он скривился, попытавшись улыбнуться.

– Рад, что ты довольна, но это ожидание стоило Тревисусломанной руки. Джозефу не понравится одалживать нам своих львов, если мы будемвозвращать их поломанными.

Я не могла сдержать улыбку.

– Верно замечено, но львица во мне ищетсильного. – Я посмотрела на стену, потому что ощутила, как задвигался вомне этот зверь, будто маршируя вдоль решеток моего тела. Я поднесла к лицу рукуРичарда, понюхала ее, и это не помогло. Да, это был Ричард, но он касалсяХэвена, и на руке остался запах льва вместе с запахом волка. Внутри меня сталараздуваться покалывающая теплота.

Выпустив руку Ричарда, я встала.

– В чем дело? – спросила Клодия.

– Ее зверь пытается восстать, – сказал Ричард спола.

Я кивнула, шагнула прочь от Ричарда, еще и еще. Я хотелабыть подальше от Хэвена. Это ощущалось не так, как связь с Натэниелом. Это с первоговзгляда влечение к Хэвену было как… я повернулась, посмотрела туда, где стоялМика – ближе, чем я думала. Он не хотел мешать нам с Ричардом. Я почувствовала,как открываются шире мои глаза, потянулась к Мике, и волк со львом успокоились.Но зашевелился леопард, и от этого движения меня чуть пополам не согнуло. Микаменя подхватил, помог выпрямиться, но леопарду это слишком понравилось, и мнепришлось Мику оттолкнуть. Я споткнулась, и рядом оказался Жан-Клод, чтобы меняудержать. Я вцепилась в него, зарылась лицом ему в грудь, втянула в себя запахчистого шелка – и его запах. В буквальном смысле разодрала на нем рубашку,прижалась лицом к голой коже, и стала впивать чистейший, сладкий его аромат,будто он был воздухом, а я задыхалась. Запах показывал, насколько дорогой унего одеколон, но с этим одеколоном смешивался запах кожи, а он-то и был мненужен. Нужен, чтобы прочистить мозги, снова усыпить зверей.

Я потерлась лицом о гладкий крестообразный шрам. Жан-Клод невидел в этом шраме дефекта, и я тоже. Лишняя игрушка на тот случай, когда яцеловала его грудь.

Он крепко обнял меня и шепнул:

– Я чувствую, как разгорается твой страх, ma petite.Что случилось?

Я ответила, не отрывая лица от его груди:

– Стараюсь не сделать Хэвена зверем моего зова.

Жан-Клод погладил меня по волосам, пытаясь успокоить, какребенка, очнувшегося от дурного сна, но этот сон не кончится, когда я проснусь.Не будет все в порядке.

– Тебя тянет к Хэвену, ma petite, а его к тебе. Тыразорвала его связь с Огюстином.

Я кивнула, упираясь лбом ему в грудь.

– Да, но он не подвластный зверь Огюстина, приходящийна зов. Он просто из числа его львов.

Я почувствовала, как Жан-Клод оглянулся назад.

– Верно. – Голос Огги. Он встал и подошел кнам. – Он связан со мной, но не подвластный мой зверь.

Я снова кивнула, зарывшись лицом в Жан-Клода. Видеть голуюгрудь Огги мне не хотелось. Не хотелось отвлекаться на еще одну метафизическуюпроблему: одной хватало.

– Что я делала с леопардами до того, как получилаподвластного зверя, Жан-Клод?

– Не понимаю, ma petite, о чем…

И он застыл неподвижно. Он все еще держал меня в руках. Явсе еще цеплялась за него, вдыхала аромат его кожи, но сердце его пересталобиться, дыхание остановилось. Это было то затишье, которым владеютпо-настоящему старые вампиры, но сейчас, когда он это сделал, я прижималась кнему. Никогда раньше, когда он застывал, я не была к нему так близко. Я даже неосознавала, что у него бьется сердце, пока оно не остановилось. Теперь япосмотрела на него, взглянула в это красивое безупречное лицо, и увиделанереальную маску – он смотрел не на меня, а мне за спину.

Я обернулась и проследила его взгляд – там стоял Мика иглядел на нас. Выражения его лица было мне достаточно: та же ужасная мысльпоразила и его, и меня.

Я облизала губы и спросила шепотом:

– У львов есть имя для их царицы?

Он ответил вслух:

– Я это ощутил, когда ты увидела, как он идет покоридору. Он не будет зверем твоего зова. Он будет Рексом для твоей Регины.

Ричарда уложили в комнате Джейсона. Доктор Лилиан накачалаего обезболивающими, чтобы спал и выздоравливал. Мне пришлось обещать поставитьу двери охранников, которым я доверяю, чтобы никто из наших «гостей» ненавестил его, пока он спит под лекарствами, беспомощный. Такая просьбапоказалась мне разумной. Даже такой практичной, что у меня появилась надежда:вдруг он начал все-таки понимать, что жизнь – не слет бойскаутов.

Лилиан сказала, что если бы Ричард был человеком, то ехал бысейчас на «скорой» в больницу, а потом пару недель на костылях ходил. Но он –не человек, и два часа сна очень многое исправят. Почему не попытаться лечитьего метафизикой? Потому что Ричард ни за что бы не позволил мне лечить егомагией. Раз он так решил, не мне возражать. Он столько за последний чассовершил правильных поступков, что я дала ему слабину. Мили слабины.