Хэвен лежал без сознания в комнате для гостей, где начиналдень, и к нему приставили дополнительную охрану. Ближайшие двое суток он никудане двинется, как сказала доктор. Меня это устраивает: не видеть друг друга –это самое то для меня и Куки-Монстра.

Я снова стала заводиться, почти опять забегала кругами, ноЖан-Клод ко мне прикоснулся, и к нему присоединился Огги. Кончилось тем, что яоказалась между ними на диване, чувствуя себя до странности спокойно.

– Вы подчинили мой разум?

– Ты способна меня отстранить, ma petite. Простопожелай меня вытолкнуть, и я буду вынужден уйти. Я думал, тебе нужноспокойствие.

С этим я не могла спорить. Повернув голову, лежащую наколенях у Жан-Клода, я посмотрела на Огги, державшего мои ноги у себя наколенях.

– Но он тебе помогает.

– Очень-очень мало, – сказал Огги, и если он хотелвыразить на физиономии скромность, то у него это совсем не получилось.

– Тебе бы стоило прекратить из себя строитьскромницу, – сказала я. – Совершенно материал не подходящий.

Он посмотрел на меня большими глазами – сама невинность, какему хотелось изобразить. Это тоже не получилось.

– Ты хочешь сказать, что я не скромный? – Онухмыльнулся, безнадежно загубив намеченное невинное выражение. По этой ухмылкебыло ясно, что мысли у него очень нескромные. О вещах приятных, но все равнонескромные.

– Ты скромность не узнал бы в лицо, даже мордой на неенаткнувшись.

Он засмеялся – громко, открыто, показывая клыки. Не будь их,совершенно был бы человеческий смех. Жан-Клод мне когда-то объяснил, чтовампиры учатся владеть своими голосами, лицами, всеми своими реакциями, чтобыскрываться от своих мастеров – любая сильная эмоция может быть использованапротив тебя. Через несколько сот лет теряешь искусство смеяться искренне илиулыбаться просто от счастья, а не тогда, когда думаешь, что тебе это что-тодаст. Выражение лица для очень старых вампиров – это что-то вроде флирта: чтоделается намеренно и ради определенной цели. А Огги, казалось, просто смеялся.

Я подняла голову, чтобы заглянуть в лицо Жан-Клода.

– Это смех, настоящий смех, или же в порядке игры,которую ведет Огги?

– Спроси у него, ma petite.

Я посмотрела на другого вампира:

– Ну, так как?

– Что – как? – переспросил он.

– Это настоящий смех, или спектакль?

Он пожал массивными плечами, шаль соскользнула чуть ниже.При такой скорости соскальзывания он снова скоро будет гол до пояса. Я незнала, хочу ли я, чтобы шаль сползала быстрее, или чтобы он ее опять на себянабросил. Видеть его без одежды было бы приятно, но то, что мне этого хочется,заставляло меня этого совсем не хотеть. Ну, да, идиотство, но правда. Я струдом доверяла тем, кого мне так хочется.

Послышался запах ванили, теплой ванили – это шел Натэниел.Быстрый топот бегущих босых ног, и вот он уже взлетел надо мной в воздух и упална диван, выставив руки и ноги за миг до того, как шлепнуться на меня. Он ужетакое делал, но я всегда вздрагивала и чуть не пищала по девчоночьи. Мне жутьдо чего было неприятно, что этот звук вообще где-то во мне живет.

Натэниел засмеялся, и лицо его озарилось. Я попыталасьзаворчать, что он меня напугал, но не вышло. Ворчливое настроение унесловосторгом от такой его близости и от успокаивающих прикосновений вампиров.

– Не беременна! – сказал он.

Я покачала головой и тоже засмеялась. Вдруг я вспомнила,какое это было радостное облегчение. Натэниел вернул тот прилив радости,который у меня был до выходок Хэвена.

Натэниел опустил свое тело на последние несколько дюймов,придавил меня собой, поцеловал, и я ответила на поцелуй. Мои ладони скользнулипо мускулистому жару его кожи, по шелковому теплу волос, распущенных инакрывших нас всех. Тело Натэниела среагировало на такую близость, и поцелуйстал крепче.

– Если они займутся сексом у нас на коленях, нам надобудет участвовать? – спросил Огги.

Я оторвалась от поцелуя, и Натэниел остановился, но несдвинулся. Мне пришлось отвести его густые волосы, чтобы увидеть Огги.

– Нет, – ответила я.

– Тогда я просто не знаю, куда руки девать.

Я выглянула из-за плеча Натэниела, сообразила, что наиболееестественное место для рук Огги – это зад Натэниела, выглядывающий островом изморя его же волос.

Огги поднял прядь этих волос.

– Уже век не видал такого. – Он потерся об этупрядь щекой. – Возвращает старые воспоминания, хотя то тело быложенским. – Он посмотрел на Натэниела. – У мужчин я таких длинныхволос никогда не видел.

Мне не понравилось, как он смотрит на Натэниела, хотя винитьего было не в чем – не Огги прыгнул голый нам на руки. Я слегка толкнулаНатэниела в грудь:

– Слезь, а?

Он умудрился на меня посмотреть одновременно и невинно, и неслишком, потом скатился на пол. Да, он хотел меня поразить, но онэксгибиционист и обожает заигрывать. Это не значит, что ему хочется секса –просто ему нравится, как на его тело реагируют зрители. По крайней мере, такдумаем мы с Микой. Вполне возможно, что Натэниел сам не знает, зачем ему это.

Мика подошел к дивану сзади:

– Твой леопард не пытался проснуться, когда тебя трогалНатэниел, – сказал он.

– Да, не пытался.

Я посмотрела на него, но волосы Жан-Клода загораживали мневзгляд. Мика отодвинулся, встав между двумя вампирами, чтобы мне не вытягиватьшею.

– Ты только чуть коснулась меня, и он проснулся.

– Давай попробуем, – сказала я и протянула емуруку.

Он замялся, будто слегка опасаясь того, что может произойти,но руку мою взял. Я ждала, что зверь пробудится, но он не стал – просто рукаМики лежала в моей. Я улыбнулась и пожала эту руку. И ему стало легче, а то онбудто дыхание задерживал, и был такой серьезный, почти печальный. Неужели онревновал? Мужчина, который лучше других делится мною, вдруг заревновал? В этоймысли не было тревоги – мысль как мысль. Сила Жан-Клода дала мне возможностьпросто думать, без эмоциональных отягощений. Это вот так рассуждают людиуравновешенные? Если да, черт побери, то это очень покойно. Мне хотелось как-тоуспокоить Мику, убрать эту тревогу у него из глаз. Вот тут уж не было ни мысли,ни рассуждений – мне хотелось его успокоить, и я села, притянула его за руку ксебе вниз. Мы поцеловались, но он отодвинулся от поцелуя, и в шартрезовыхглазах все еще оставалась тревога. Я хотела, чтобы этой тени не стало. Чтобы онпонял, как много он для меня значит.

Обеими руками я потянула его к себе через спинку дивана ивыдала ему поцелуй, которого он заслуживал. Я лизала, целовала, ела его рот,будто его вкус – наркотик, и мне не хватает очередной дозы. Он свалился впоцелуй, перевалился через спинку дивана на меня, на колени всем прочим, иподнялся, смеясь, уже без той тревоги в глазах, и мы захохотали всей большойкучей. Не только мы с Микой, но и Натэниел, и Огги своим открытым, показывающимклыки смехом, а поверх всего лился смех Жан-Клода, густой и сладкий, хоть скожи слизывай. От этого ощущения у меня перехватило дыхание, Мика задрожалсверху. Рука Натэниела схватила меня выше локтя, и Мику тоже, пальцы Натэниеласудорожно сжались. Рука Огги сомкнулась у меня на лодыжке почти до боли. Я невидела его, мне загораживал Мика, но ощутила, как его тело отреагировало наэтот ласкающий смех.