— Вы имеете в виду отца Фернандо?

— Это был не священник. Сеньор сказал, что его зовутХулиан, фамилию я не запомнила.

Фермин посмотрел на меня, онемев от изумления.

— Хулиан — один из моих друзей, — сказал я. СестраЭмилия кивнула:

— Он провел с ней несколько часов. Уже много лет я неслышала, чтобы Хасинта смеялась. Когда посетитель ушел, она рассказала мне, чтоони вспоминали старые времена, времена их молодости. Еще она сказала, что онпринес ей известие о ее дочери Пенелопе. Я не знала, что у Хасинты есть дочь. Явспомнила об этом потому, что тем утром она улыбнулась мне — впервые за долгоевремя. Я спросила, что ее так обрадовало, а Хасинта ответила, что она наконецвозвращается домой, к Пенелопе. Она умерла на рассвете, во сне.

Вскоре Росиито закончила свой любовный ритуал, оставивутомленного старичка в объятиях Морфея. Когда мы выходили, Фермин заплатил ейвдвое больше, но Росиито, плакавшая от жалости, глядя на этих несчастных,забытых Богом и дьяволом, захотела отдать свое вознаграждение сестре Эмилии,попросив ее купить всем пончиков с горячим шоколадом, поскольку ей, этойкоролеве шлюх, именно шоколад и пончики обычно помогали забыть о горестяхжизни.

— Я ж такая сентиментальная… Вы бы посмотрели, сеньорФермин, на этого бедняжечку… он только хотел, чтоб я его обняла да поцеловала.Прямо сердце разрывается.

Мы посадили Росиито в такси, наградив таксиста щедрымичаевыми, а сами отправились по пустынной и туманной улице Принцессы.

— Надо бы поспать, ведь утром свадьба, — сказалФермин.

— Не думаю, что смогу заснуть.

Мы побрели к Барселонете и, сами того не заметив, очутилисьна волнорезе, откуда был виден весь город, в блеске утреннего безмолвия лежащийу наших ног, словно громадный мираж в водах бухты. Усевшись на краю волнореза,мы молча любовались этим зрелищем. В нескольких десятках метров от нас ужепотянулись вереницы машин с запотевшими стеклами, из-за которых белели страницыпервых утренних газет.

— Барселона — колдунья, понимаете, Даниель? Онапроникает тебе под кожу и завладевает твоей душой, а ты этого даже незамечаешь.

— Вы сейчас говорите как Росиито, Фермин.

— А вы не смейтесь. Ведь только такие, как она, делаютэтот чертов мир местом, которое все же стоит посетить.

— Такие, как она? Шлюхи?

— Да нет. Каждый из нас рано или поздно становитсяшлюхой. Я имею в виду людей с добрым сердцем. И не смотрите на меня так. Стоитмне попасть на свадьбу, и душа у меня превращается в желе.

Так мы и сидели, охваченные этим странным покоем, глядя наотражения в воде. Через мгновение взошло солнце, залив небо янтарем, иБарселона вспыхнула ярким желтым светом. Издалека разнесся звон колоколовсобора Санта-Мария дель Map, вырастающего из дымки по другую сторону порта.

— Вы думаете, Каракс все еще здесь, в городе?

— Спросите что-нибудь полегче.

— Обручальные кольца у вас с собой?

Фермин улыбнулся:

— Что ж, пойдемте, нас с вами все ожидает, Даниель. Насожидает жизнь.

Ее платье было цвета слоновой кости, а во взгляде ее — целыймир. Я смутно помню слова священника и светящиеся надеждой лица гостей,заполнивших церковь в то мартовское утро. В памяти у меня осталось толькоприкосновение ее губ и шепотом произнесенная тайная клятва, которая навсегдаотпечаталась в моем сердце и которую я буду помнить до конца своих дней.

Хулиан Каракс завершил свой роман «Тень ветра» кратким послесловием,в котором он прослеживает судьбу своих персонажей на много дет вперед. С тогодалекого 1945 года я прочел множество книг, но последний роман Каракса остаетсямоим любимым. И сейчас, спустя более чем два десятилетия, я уже едва ли изменюсвои предпочтения.

Пока я пишу эти строки за прилавком книжной лавки, мой сынХулиан, которому завтра исполняется десять лет, смотрит на меня и улыбается,заинтригованный растущей на глазах стопкой листков, вероятно думая, что егоотец тоже подхватил эту книжно-словесную болезнь. У Хулиана глаза и ум матери,но мне нравится думать, что, быть может, свою наивность он унаследовал от меня.Мой отец, который уже с трудом разбирает названия книг на обложках, но не хочетв том признаться, сейчас наверху, в квартире. Я часто спрашиваю себя, счастливли он, чувствует ли он себя спокойно в нашем обществе или по-прежнему обитает вмире своих воспоминаний, заколдованный тем грустным чувством, которое всегдапреследовало его. Книжной лавкой занимаемся мы с Беа. Я веду бухгалтерию, онаделает закупки и обслуживает покупателей, которые предпочитают общаться с ней,а не со мной. Но я на них за это зла не держу.

Время сделало ее сильной и мудрой, Беа почти никогда неговорит о прошлом, хотя порой я застаю ее погруженной в молчаливую задумчивость,наедине со своими воспоминаниями. Хулиан обожает свою мать. Я смотрю на нихдвоих и знаю, что их связывают между собой невидимые нити, которые сам я тольконачинаю распознавать. Но того, что я с ними на одном острове, для меня ужедостаточно, чтобы чувствовать себя счастливым. Доходов от книжной торговлитолько-только хватает на жизнь, но я даже не могу себе представить, что могузаняться чем-либо другим. Продажи с каждым годом падают. Я оптимист и не устаюповторять: в росте всегда заложено падение, зато в падении заложен рост. Беасчитает, что искусство чтения постепенно умирает, что это сугубо личное действои книга — это зеркало, в котором мы видим то, что несем в душе, вкладывая вчтение разум и душу, а эти добродетели встречаются все реже. Каждый месяц мыполучаем много предложений продать нашу лавку, на ее месте хотят открытьмагазин телевизоров, одежды или обуви. Но нас смогут вынести отсюда тольковперед ногами.

Фермин и Бернарда поженились в 1958 году и сейчас у них ужечетверо детей: все мальчики, и у всех нос и уши отца. Мы с Фермином видимся всереже, хотя иногда и повторяем ту прогулку по волнорезу на рассвете. Ферминоставил работу в нашей лавке несколько лет назад и после смерти Исаака Монфортазанял его место хранителя на Кладбище Забытых Книг. Исаак похоронен рядом сНурией на Монтжуик. Я часто прихожу к ним, и мы разговариваем. На могиле Нуриивсегда стоят свежие цветы.

Мой старый друг Томас Агилар уехал в Германию, где работаетинженером на одном промышленном предприятии, изобретая чудесные вещицы, которыхя никогда не мог понять. Иногда он пишет письма, но всегда на имя своей сестрыБеа. Года два назад он женился, и у него есть дочь, которую мы никогда невидели, Томас всегда передает мне приветы, но я чувствую, что много лет назадбезвозвратно его потерял. Я предпочитаю думать, что жизнь непременно отбирает учеловека друзей детства, но мне в это верится не всегда.

Мой квартал остался таким, как прежде, но бывают дни, когдамне кажется, будто в Барселону возвращается свет, и с каждым днем он становитсяярче, словно мы его когда-то изгнали, но он нас все-таки простил. Дон Анаклетооставил кафедру и целиком посвятил себя эротической поэзии, а также страницам свыходными данными, которые выглядят более внушительными, чем когда-либо. ДонФедерико Флавиа и Мерседитас после смерти матери часовщика стали жить вместе.Они потрясающая пара, хотя порой находятся завистники, утверждающие, мол, какволка ни корми, он все в лес смотрит, так что иногда по вечерам дон Федерикоякобы пускается во все тяжкие, нарядившись цыганкой.