Конь всхрапнул, оглянулся дикими глазами. Томас сказалуспокаивающе:

— Хороший, хороший...

Олег взметнул себя на другого коня, голос был бодрым:

— Поехали?

— Поехали, — согласился Томас. — Только, какже они... крылья где?

— А зачем тебе крылья?

— Ну... на небо же... повыше! Как же иначе?

Олег отмахнулся:

— Как-нибудь на досуге объясню. Сам пока не знаютолком, но заметил, что ежели очень быстро мчаться, то можно скакать по воде,почти не замочив копыт... по крайней мере брюха... я видывал одну ящерицу, чтобегает по воде на задних лапах. Быстро-быстро бежит, лапы так и мелькают, а вводу погружается разве что по щиколотку.

Он тронул коня, тот довольно взвизгнул и с места пошелвскачь, все убыстряя и убыстряя прыжки. Табунщики с визгом и воплями поскакалирядом, но хоть и гнали коней во всю мочь, быстро отстали. Томас ощутил, каквстречный ветер начинает раздвигать губы, стараясь ворваться в рот и раздутьего как жабу, выворачивает веки. Конь несся легко, но земля мелькала с такойскоростью, что слилась в серую полосу. Томас вскрикнул:

— Но здесь же не вода...

— Если очень быстро, — донесся едва различимый взавывании ветра вопль, — то и по воздуху... Мне так кажется...

Ветер стал резким как нож, сек лицо, Томас поспешно опустилзабрало, но и в узкую щель поток воздуха врывался острый, режущий, злой. Он незнал, как можно по воздуху без крыльев, но дядя говорил, что и майский жук сего пузом и тяжелым задом летать не должен, но жуков летает столько, что кружкупива не выпьешь теплым майским вечером в саду, чтобы туда не нападало этихпроклятых толстяков...

Он пригнулся, зарывшись головой в конскую гриву. Если бы нев железе, вспомнил оружейников, встречным ветром разнесло бы в клочья. Кто быподумал, что их панцирь защитит не только от стрел и мечей, но и куда болееопасных разящих струй воздуха!

Рядом несся как выпущенная из лука гигантская стрела черныйконь. Красные волосы Олега слились с его красной гривой, как и Томас пригнулся,но не вцепился судорожно, его пальцы похлопывали по шее коня, поглаживали. Мол,хорошо, так и давай, но ты можешь и быстрее, знаю...

Томас не выдержал, отвернул лицо от секущего ветра. Ощущениетакое, что в узкую щель забрала настойчиво протискивается холодный клинокмизерикордии, так пусть же пытается пробиться сквозь железный шлем, а для ушей,слава Пречистой, пока что дыр не придумали.

Олег указал пальцем вверх. Томас не понял, а когда внезапновсе озарилось светом, мелькнули блестящие изломы, словно со всех сторонсверкали гигантские глыбы льда, а потом снова свистящая в ушах пустота,запоздало сообразил, что проскочили слой второго неба, где обитают небесныесущества повыше ангелов.

Прозевал он и третье небо, лишь четвертое успел заметитьиздали по внезапной полоске света, но конь к тому времени разогнался так, что вглазах вспыхнуло на короткий миг, и снова Томас прилагал все усилия, чтобыспрятаться за гордой гривой, не дать себя сорвать уже не ветру, а ревущемуурагану.

Пятое заметил только но вспышке, оставалось одно, последнее,ветер ревет вроде бы не так свирепо, или же привык, притерпелся, в теле былжар, почему-то по лицу потекло соленое, дышать стало тяжело. Решил, что отстраха, но когда плечи прижгло как горячим железом, он в панике сообразил, чтопечет в самом деле железом! Железо доспехов какой-то нечестивой магиейразогрелось как в костре, печет проклятое, будто не хозяина, а еретика, врагацеркви!

Сияние впереди выросло, охватило мир. Надвинулись ипронеслись по обе стороны блистающие стены горного хрусталя. Томас успелразличить даже вкрапления халцедона и яшмы, так это в милю-другую шириной,затем блеск остался позади. Сквозь невыносимый жар он понял, что кони замедляютскачку, чтобы с разгону не врезаться в твердь над седьмым небом, потому ишестое успел заметить, потому, если вытерпит раскаленные доспехи еще чуть-чуть,то уцелеет... может быть.

Он чувствовал, как слезы от боли смешиваются с соленымпотом, благо — язычник не зрит, надсмехаться не сможет. В глазах стоял красныйтуман, выедающий глаза, от гладкой конской кожи несло жаром как из озера лавы,где топнут нечестивые души...

Сквозь рев урагана услышал вскрик калики. В залитых потом икровью глазах мелькнуло странное видение: исполинские зубчатые колеса, тяжелыежернова, размером с горные хребты. Снова зубчатые колеса вовсе немыслимыхразмеров, все хитроумно и сложно сцепленные одно с другим, Томас даже услышалскрип, тяжелый ропот, потрясенно понял, что это и есть колеса мироздания, которыедвижут небесными сферами, на которых укреплены звезды, Луна и даже самоСолнце...

Он пытался смахнуть пот, железная перчатка звякнула пожелезу шлема. Он зарычал в бешенстве, тряхнул головой, порыв ветра вцепился иначал отрывать от коня. Томас застыл в страхе, вцепился, взмолился Пречистой,чтобы хоть поддержала в этот страшный миг, всего лишь поддержала за спину, адаже он сам, от ужаса, вспотел так, что глаза залило как при ливне, доспехишипели, охлаждаясь, он с нечеловеческими усилиями снова прильнул к спасительнойконской шее, схоронившись в красной гриве как ребенок под одеялом, под нимначало потряхивать, он все не раскрывал глаз, еще не веря, что конь настолькозамедлил бег, потом ясно ощутил неистовый галоп... Когда почудилось, что ветерстал не таким свирепым, начал дышать свободнее, все еще страшась заглотнутьвоздуха больше, разорвет изнутри, но свист в ушах в самом деле начал стихать.

Он рискнуть чуть-чуть приоткрыть глаза, успел увидеть междуторчащими как у волка ушами коня зеленое. Давление воздуха в грудь быстрослабело, конь еще скакал, но Томас различал мгновенно возникающие вдалидеревья, что проносились мимо как призраки, исчезали, а на самом горизонтерадостный оранжевый свет. Томас различил контуры сказочного дворца...

Сверху блистало оранжевым. Ни звезд, ни Солнца, по сторонаммелькали зеленые полосы, под ногами струилось такое же зеленое, но еще черезмгновение он начал различать бешено скачущие ноги, а затем конь перешел нарысь, на грунь, остановился. На морде висела пена, бока взмокли, в мыле, ондышал тяжело, глаза дикие, неверящие.

Томас слез, почти свалился, дрожащими руками содрал шлем.Лицо горело, словно натертое камнем для заточки меча. Когда облизнул губы,ощутил солоноватое.

Калика соскочил с коня неподалеку, присел, охнул, болезненнопоморщившись. Красные волосы слиплись, растрепались как у черта, он был какругательство в этом сверкающем благостном мире, чистом и зеленом. Лицо тожекрасное, будто натертое кирпичом. Веки набрякли, Томас смутно удивился, что невывернуло и не сорвало ветром, вот уж дубленая кожа у отшельника. Да что тамдубленая, та бы не выдержала...

— Ну как? — спросил он грубым голосом язычника,которого не коснулась благодать истинной веры. — Мы, кажись, на месте.Выше уже некуда. Гляди, всего миг, а уже здесь...