— Миг, — прошипел Томас. Доспехи еще жгли, онкусал губы от боли, кривился, но когда поднял забрало, сделал достойноелицо. — Сэр калика, мы скакали не меньше суток! У меня живот подвело.

— Миг, — возразил Олег. Он почесал в затылке,брови умно сошлись на переносице. — Это как с ящерицей, что бегает поводе... Только здесь чем быстрее мчишься, тем по-разному идет время... Так ужебыло, когда я однажды за часок слетал к одному колдуну, а пока с ней общался,Таргитай чуть не помер с голоду. Правда, он всегда голодный...

Томас проговорил медленно, сквозь зубы и с напоромрыцаря-короля:

— Сэр калика, мне в задницу твою ящерицу, что бегает поводе, колеса мироздания и даже колдуна в юбке, с которым ты... с которой! Япришел за Ярославой, самой достойной и добродетельной в мире женщиной!

Он похлопал по рукояти меча. Олег сделал вид, что незаметил, как рыцаря перекосило от неосторожного движения, от доспехов все ещеидет пар и пахнет горелым мясом, словно в бане смалили крупного кабана.

Они были в саду, роскошном и ухоженном. Куда там Эдему, тотбыл для человека, а это для существ более высокого ранга. Томас слышал, какОлег пробормотал:

— Конечно же, сад... Что еще? Сад вирия, джанны,Гесперид, Авалона... Везде деревья, везде золотые яблоки...

— Где ты видишь золотые яблоки? — сказал Томаснапряженно.

— Обязательно будут, — сказал Олегубежденно. — Везде одно и то же. Что и радует, и печалит...

Томас не понял, что может печалить в саду с золотымияблоками, но Олег уже хлопнул коня по боку. Сказал что-то, погладил другого поумной морде. Кони переглянулись, один обнюхал волосы калики, фыркнул,попятился.

Он подвязал недоуздки, чтобы конь случайно не попал копытом,разобьется на бегу, свистнул, гикнул, кони заржали, взвились на дыбы. Томас неуспел увидеть их бега, ими словно выстрелили из баллисты. Только что две черныеглыбы были рядом, в следующий миг он увидел две стремительно уменьшающиесяточки, что тут же пропали, только дробный стук

копыт медленно гас в напоенном ароматами диковинных цветоввоздухе.

Оранжевый купол загибался краями, словно перевернутымзолотым кубком накрывая этот сад. За этим куполом, понял Томас с содроганием вовсем теле, бурлит страшное Ничто. Даже не пустота, а хуже, как раз то, из чегои сотворен мир, начиная отсюда, из этого отвоеванного у Хаоса клочка.

— Ты только недолго отдыхай, — сказал Олегнапряженно. — Тут уже не спрячешься. А мы, почитай, в самое осиное гнездопопали!

— Сэр калика, — выдавил Томас с мукой. — Япопрошу... Мы в раю! На седьмом небе. В самом сердце, так сказать, благолепия исвятости! Эх, нашего бы прелата сюда...

— Я ж и говорю, — согласился Олег. — Чуть нетак ступи, враз пришибут. Отступаем вон к тем кустам. Не густые, но вроде бытянутся в ту сторону.

— Какую?

— Хехалотью.

Ухоженные кусты шли ровными рядами, а дорожки между нимипосыпаны золотым песком. Томас вертел головой, искал праведников или хотя быангелов, потом вспоминал, что и те, и другие на первом небе, здесь тольковысшие силы, сжимался от страха и горделивого восторга. Здесь и должно бытьпустынно, ибо высшие чины не терпят многолюдности. Им принадлежат огромныеугодья, где могут тешить себя... пусть не охотой, но все же иногда изволятпролететь здесь, окинуть царственным взором владения, не омраченные видомпростых ангелов.

— Дворец Верховного сюзерена, — прошептал онблагоговейно. — Что за существа здесь... Язычник, ты неспроста все об этоммире знаешь?

Олег буркнул:

— Их девять ангельских чинов. Разбиты по тройке. Самаяблизкая к человеку — ангелы, архангелы и начала. Затем господства, силы,власти. Этих мы пропустили, они снуют как муравьи где-то между вторым ипятым... Как мне кажется. Ну, а здесь уже серафимы, херувимы и престолы. Ониникогда не покидают этого неба. Так что, если кто скажет, что видывал илислышал глас херувима или, скажем, серафима, плюнь в глаза. Брешет как поповасобака. Не понял? Ну, как ксендзов пес. Ксендз — это такой прелат, что не пошелс вами в крестовый поход, а остался утешать ваших жен...

Томас зловеще процедил:

— Ты слишком много знаешь... Убивать пора. Давно,видать, подкопничаешь! Столько сведений собрал! Повесить бы тех, кто разболталврагу веры нашей... Тихо, голоса!

В глубине сада колыхнулись ветви, донесся скрип песка подсапогами. Ветви подрагивали, будто тот, кто двигался в их сторону, задевалкраем плаща. А потом донеслись голоса, сильные и властные, привыкшие отдаватьприказы, надменные в силу своего благородного рождения. Сперва слышалось дваголоса, потом Томас различил и третий, такой же уверенный, привыкший кповиновению.

Томас шепнул все еще зло:

— Отступим.

— Их же всего трое, — бросил Олег.

— Да, но я не видел их оружия, — прошепталТомас. — Да и поглядеть надо...

Судя по глазам калики, тот догадался, рыцарь жаждет увидетьщиты небесных существ, дабы не ляпнуться в грязь лицом, хотя какая тут грязь,называя противников не по их рангу и титулам. Томас сердито засопел,простолюдину не понять значение гербов и девизов. Само небо ввело их врыцарское употребление, и не зря один знаток геральдики ценится выше стасвященников!

Олег втянул воздух сквозь зубы. По саду шли, негромкопереговариваясь, могучего сложения гиганты. Выше Олега и Томаса едва ли наголову, но в каждом движении сквозит та мощь, которая заставляет и болеевысокого смотреть снизу вверх. И было их даже не трое. Пятеро!

— Уползаем, — шепнул он.

— Тихо, — прошептал Томас.

Олег потянул носом, облизнулся:

— Что-то молчишь про колбасу с чесноком? Сейчас бы всамый раз... В аду не успел, здесь бы не промахнуться...

Если калика увидел только рост и ширину плеч, да еще пошесть крыльев за спиной каждого, целых ворох, наметанный глаз Томаса сразураспознал дорогие доспехи, что просвечивают из-под полупрозрачных белыххитонов, оценил длину мечей, что по старой моде заброшены за спину, иначе непоместились бы из-за длины, заметил боевые перчатки изумительной работы, гдекаждая чешуйка подогнана одна к одной плотно, как ногти мертвецов на корпусеНагфалькара.

У каждого из-за плеч торчат рукояти двух мечей. Даже отрукоятей струился чистый оранжевый свет, казались застывшими молниями, чтодремлют в ножнах. Гиганты двигались легко, доспехи вовсе не стесняли движений.Томас сразу ощутил тяжесть своего стального панциря, грубого и неуклюжего...

Он до боли в глазах рассматривал их одежду и вооружение.Шлемы отважных рыцарей, но рожденных от неосвященных союзов, делаются изполированного металла, на гербах шлем ставится лицом влево, а если и впрямь, тосо спущенным забралом. У лиц жалованных благородным достоинством, шлемы из полированногометалла, на гербах обращены вправо, но с забралом почти спущенным. Шлемырожденных в благородном сословии изображаются из полированного металла,обращены вправо с четырьмя решетинами. У баронов шлем изготовлен из серебра,обращен в три четверти и с семью решетинами. У графов шлем из серебра, обращенв три четверти и с девятью решетинами. У маркизов тоже серебряный, но соспущенной решетиной. У принцев крови и герцогов шлем серебряный, открытый. Шлемкоролей, а также императоров, золотой, открыт лицевой стороной и без забрала.И, конечно же, их шлемы наиболее богаты украшениями и насечками. Шлемы же этихсуществ, они изображены в углах их щитов, золотые, с бурелетом и наметом, а ещеи нашлемники в виде льва с поднятой грозно лапой.