— Фердыщенко ушел, вы говорите?

— В семь часов; зашел ко мне мимоходом: я дежурю! Сказал,что идет доночевывать к Вилкину, — пьяница такой есть один, Вилкин. Ну, иду! Авот и Лукьян Тимофеич… Князь хочет спать, Лукьян Тимофеич; оглобли назад!

— Единственно на минуту, многоуважаемый князь, по некоторомузначительному в моих глазах делу, — натянуто и каким-то проникнутым тоном,вполголоса проговорил вошедший Лебедев, и с важностию поклонился. Он только чтоворотился и даже к себе не успел зайти, так что и шляпу еще держал в руках.Лицо его было озабоченное и с особенным, необыкновенным оттенком собственногодостоинства. Князь пригласил его садиться.

— Вы меня два раза спрашивали? Вы, может быть, всёбеспокоитесь насчет вчерашнего…

— Насчет этого вчерашнего мальчика, предполагаете вы, князь?О, нет-с; вчера мои мысли были в беспорядке… но сегодня я уже не предполагаюконтрекарировать хотя бы в чем-нибудь ваши предположения.

— Контрека… как вы сказали?

— Я сказал: контрекарировать; слово французское, как имножество других слов, вошедших в состав русского языка; но особенно не стою занего.

— Что это вы сегодня, Лебедев, такой важный и чинный иговорите как по складам, — усмехнулся князь.

— Николай Ардалионович! — чуть не умиленным голосомобратился Лебедев к Коле: — имея сообщить князю о деле, касающемся собственно…

— Ну да, разумеется, разумеется, не мое дело! До свидания,князь! — тотчас же удалился Коля.

— Люблю ребенка за понятливость, — произнес Лебедев, смотряему вслед, — мальчик прыткий, хотя и назойливый. Чрезвычайное несчастие испыталя, многоуважаемый князь, вчера вечером или сегодня на рассвете… еще колеблюсьозначить точное время.

— Что такое?

— Пропажа четырехсот рублей из бокового кармана,многоуважаемый князь, окрестили! — прибавил Лебедев с кислою усмешкой.

— Вы потеряли четыреста рублей? Это жаль.

— И особенно бедному, благородно живущему своим трудомчеловеку.

— Конечно, конечно; как так?

— Вследствие вина-с. Я к вам, как к провидению,многоуважаемый князь. Сумму четырехсот рублей серебром получил я вчера в пятьчасов пополудни от одного должника, и с поездом воротился сюда. Бумажник имел вкармане. Переменив вицмундир на сюртук, переложил деньги в сюртук, имея в видудержать при себе, рассчитывая вечером же выдать их по одной просьбе… ожидаяповеренного.

— Кстати, Лукьян Тимофеич, правда, что вы в газетахпубликовались, что даете деньги под золотые и серебряные вещи?

— Чрез поверенного; собственного имени моего не означено,ниже адреса. Имея ничтожный капитал и в видах приращения фамилии, согласитесьсами, что честный процент…

— Ну да, ну да; я только чтоб осведомиться; извините, чтопрервал.

— Поверенный не явился. Тем временем привезли несчастного; яуже был в форсированном расположении пообедав; зашли эти гости, выпили… чаю, и…я повеселел к моей пагубе. Когда же, уже поздно, вошел этот Келлер и возвестило вашем торжественном дне и о распоряжении насчет шампанского, то я, дорогой имногоуважаемый князь, имея сердце (что вы уже, вероятно, заметили, ибо язаслуживаю), имея сердце, не скажу чувствительное, но благодарное, чем игоржусь, — я, для пущей торжественности изготовляемой встречи и во ожиданиилично поздравить вас, вздумал пойти переменить старую рухлядь мою на снятыймною по возвращении моем виц-мундир, что и исполнил, как, вероятно, князь, вы изаметили, видя меня в виц-мундире весь вечер. Переменяя одежду, забыл в сюртукебумажник… Подлинно, когда бог восхощет наказать, то прежде всего восхититразум. И только сегодня, уже в половине восьмого, пробудясь, вскочил какполоумный, схватился первым делом за сюртук, — один пустой карман! Бумажника ислед простыл.

— Ах, это неприятно!

— Именно неприятно; и вы с истинным тактом нашли сейчаснадлежащее выражение, — не без коварства прибавил Лебедев.

— Как же, однако… — затревожился князь, задумываясь, — ведьэто серьезно.

— Именно серьезно — еще другое отысканное вами слово, князь,для обозначения…

— Ах, полноте, Лукьян Тимофеич, что тут отыскивать? важностьне в словах… Полагаете вы, что вы могли в пьяном виде выронить из кармана?

— Мог. Всё возможно в пьяном виде, как вы с искренностьювыразились, многоуважаемый князь! Но прошу рассудить-с: если я вытрусилбумажник из кармана, переменяя сюртук, то вытрушенный предмет должен был лежатьтут же на полу. Где же этот предмет-с?

— Не заложили ли вы куда-нибудь в ящик, в стол?

— Всё переискал, везде перерыл, тем более, что никуда непрятал и никакого ящика не открывал, о чем ясно помню.

— В шкапчике смотрели?

— Первым делом-с, и даже несколько раз уже сегодня… Да и какбы мог я заложить в шкапчик, истинно уважаемый князь?

— Признаюсь, Лебедев, это меня тревожит. Стало быть,кто-нибудь нашел на полу?

— Или из кармана похитил! Две альтернативы-с.

— Меня это очень тревожит, потому что кто именно… Вотвопрос!

— Без всякого сомнения, в этом главный вопрос; выудивительно точно находите слова и мысли и определяете положения, сиятельнейшийкнязь.

— Ах, Лукьян Тимофеич, оставьте насмешки, тут…

— Насмешки! — вскричал Лебедев, всплеснув руками.

— Ну-ну-ну, хорошо, я ведь не сержусь; тут совсем другое… Яза людей боюсь. Кого вы подозреваете?

— Вопрос труднейший и… сложнейший! Служанку подозревать немогу: она в своей кухне сидела. Детей родных тоже…

— Еще бы.

— Стало быть, кто-нибудь из гостей-с.

— Но возможно ли это?

— Совершенно и в высшей степени невозможно, но непременнотак должно быть. Согласен однако же допустить и даже убежден, что если былапокража, то совершилась не вечером, когда все были в сборе, а уже ночью илидаже под утро, кем-нибудь из заночевавших.

— Ах, боже мой!

— Бурдовского и Николая Ардалионовича я естественноисключаю; они и не входили ко мне-с.

— Еще бы, да если бы даже и входили! Кто у вас ночевал?

— Считая со мной ночевало нас четверо, в двух смежныхкомнатах: я, генерал, Келлер и господин Фердыщенко. Один, стало быть, из насчетверых-с!

— Из трех, то-есть; но кто же?

— Я причел и себя для справедливости и для порядку; носогласитесь, князь, что я обокрасть себя сам не мог, хотя подобные случаи ибывали на свете…