— «Чав-Чав», — уточнил Джейк.

Каллагэн в изумлении уставился на него, потом повернулся кРоланду.

— Стрелок, твои парни начинают меня пугать.

Роланд нетерпеливо крутанул пальцами, мол, продолжай.

— Я решил зайти и съесть гамбургер, в память о прежнихвременах. И пока ел гамбургер, решил, что не хочу покидать Нью-Йорк, незаглянув в окно «Дома», не увидев ночлежки. В конце концов, я мог постоять надругой стороне улицы, как стоял после смерти Люпа. Почему нет? Тогда меня никтоне трогал. Ни вампиры, ни слуги закона, — Каллагэн посмотрел на своихслушателей. — Я не могу сказать вам, поверил ли я в это, но теперь мне кажется,что я решил поиграть со смертью в кошки-мышки. Могу многое вспомнить о тойночи, что чувствовал, говорил, думал, но не это.

В любом случае, до «Дома» я не добрался. Расплатившись,пошел по Второй авеню. «Дом» находился на углу Первой авеню и Сорок седьмойулицы, но я не хотел проходить мимо здания. Поэтому решил выйти на Первую авенюпо Сорок шестой улице и перейти на другую сторону.

— Почему не по Сорок восьмой? — спросил Эдди. — Ты мог бывыйти на Первую авеню по Сорок восьмой, это было бы быстрее. Тебе не пришлосьбы обходить целый квартал.

Каллагэн обдумал вопрос, покачал головой.

— Если на то и была причина, я ее не помню.

— Причина была, — кивнула Сюзанна. — Ты хотел пройти мимопустыря.

— Почему мне вдруг…

— По той же причине, которая вызывает у людей желание пройтимимо пекарни, когда из духовки достают хлеб, — пояснил Эдди. — Это простоприятно, ничего больше.

На лице Каллагэна читалось сомнение, но спорить он не стал,просто пожал плечами.

— Если ты в этом уверен…

— Уверен, сэй.

— В общем, я шел, потягивал пиво и уже добрался доперекрестка Второй авеню и Сорок шестой улицы…

— Что там было? — прервал его Джейк. — Что ты увидел на углуВторой авеню и Сорок шестой?

— Я не… — начал Каллагэн и замолчал. — Забор, — ответил онна вопрос Джейка. — Высокий забор. Десять, может, двенадцать футов.

— Не тот, через который перелезали мы, — Эдди повернулся кРоланду. — Если только он не подрос футов на пять.

— На нем еще висел какой-то щит, — продолжил Каллагэн. — Яэто помню. Большой щит с городским видом. Разглядеть мне не удалось, потому чтофонари на углу не горели. И вот тут я почувствовал: что-то не так. В головезазвенели сигналы тревоги. Если хотите знать, очень похожие на те, чтозаставили медсестер и врачей сбежаться в палату Магрудера. Какое-то время я немог сообразить, где нахожусь. В голове у меня помутилось. И одновременно ядумал…

8

И одновременно он думает: «Все в порядке, просто не горятнесколько фонарей, если бы здесь были вампиры или слуги закона, ты бы услышалколокольца и почувствовал запахи подгоревшего лука и горячего металла». Но приэтом решает, что из этого района надо уйти, и немедленно. Слышны колокольца илинет, все его нервы напряжены, их окончания буквально искрятся от тревоги.

Он поворачивается и видит за спиной двоих мужчин. В первыенесколько секунд они столь поражены его резким маневром, что он, наверное,успел бы проскочить между них и умчаться по Второй авеню, в том направлении,откуда пришел. Но он тоже удивлен, поэтому эти секунды они стоят, таращась другна друга.

Перед ним Братья Гитлеры, большой и маленький. Последний невыше пяти футов и двух дюймов. На нем рубашка из «шамбре» и черные слаксы. Наголове бейсболка, повернутая козырьком назад. Глаза у него черные, как каплибитума, лицо в прыщах. Каллагэн мгновенно присваивает ему имя Ленни. Большойростом шесть футов и шесть дюймов, в фуфайке «Янки», синих джинсах икроссовках. У него пшеничные усы. И рюкзак, который почему-то он носит наживоте. Каллагэн нарекает его Джорджем.

Каллагэн поворачивается, чтобы броситься вниз по Второйавеню, в случае, если загорится зеленый свет. Если нет, то есть возможностьпобежать по Сорок шестой улице, к зданию ООН, отелю «Плаза», нырнуть ввестибюль…

Здоровяк, Джордж, хватает его за воротник рубашки, дергаетна себя. Ткань рвется, но, к сожалению, воротник отрывается не полностью, такчто убежать Каллагэну не удается.

— Нет, тебе не уйти, док, — говорит коротышка. — Не уйти, —подскакивает к нему, быстрый, как таракан, и, прежде чем Каллагэн соображает,что задумал Ленни, тот сует руку ему между ног, хватает яйца и сжимает изо всейсилы. Боль мгновенна, нестерпима, огромна. Бьет наотмашь, как удар свинцовойтрубы.

— Нравится, радетель ниггеров? — спрашивает Ленни, и в егоголосе слышится искренняя забота, он словно говорит: «Нам это очень важнознать». Потом дергает яйца на себя и интенсивность боли утраивается. В нижнюючасть живота словно вгрызаются ржавые зубья большущей пилы, и Каллагэн думает:«Он их сейчас оторвет. Он уже превратил их в желе, а теперь собираетсяоторвать. Удерживает их лишь тонкий мешочек из кожи, и он собирается…»

Он начинает кричать, и Джордж накрывает его рот рукой.«Прекрати! — рявкает он своему напарнику. — Мы на гребаной улице, или тызабыл?»

И пусть боль ест его живьем, Каллагэн продолжаетанализировать ситуацию: Джордж — главный Брат Гитлер, не Ленни. Джордж — умныйБрат Гитлер. Стейнбек, конечно же, поменял бы их местами.

И тут, справа, доносится гудение. Которое начинаетнарастать. Поначалу он думает, что это колокольца, но нет, гудение очень ужприятное. И сильное. Джордж и Ленни чувствуют его. Им оно не нравится.

— Что это? — спрашивает Ленни. — Ты что-то слышишь?

— Не знаю. Давай отведем его в наше место. И держи рукиподальше от его яиц. Потом сможешь дергать за них, сколько захочешь, а покатолько помогай мне.

Они встают у него по бокам и ведут по Второй авеню. Высокийдожатый забор проплывает справа. Приятное, мощное гудение доносится из-за него.«Если я смогу перелезть через забор, со мной все будет в порядке», — думаетКаллагэн. Там находится что-то могучее и доброе. Они не решатся приблизиться кнему.

Может, и так, но он сомневается, что сумел бы вскарабкатьсяна забор высотой в десять футов, даже если бы его яйца не рассылали по всемутелу импульсы боли, даже если бы он не чувствовал, что они раздуваются вогромные шары. И тут его голова наклоняется вперед, и он выблевывает горячуюсмесь наполовину переваренного обеда на свои рубашку и брюки. Чувствует какблевотина, проникая сквозь материю, добирается до кожи, теплая, как только чтовыссанная моча.