– Врешь, безбожный еретик! – крикнул из толпымонах в августинской рясе. – Брешешь, как собака!

– Люди! – поддержал его кто-то из mediokres,горожан среднего класса. – Не слушайте этого продажного! Хватайте его…

Толпа забурлила. Были и другие, которые подхватили призывымонаха и горожанина, но беднота подняла на них крик, отпихнула, не жалея палок,дубинок, кулаков и локтей. Площадь быстро вернулась под власть пролетариата.

– Вы видели, – возобновил речь эмиссар, – какмне хотели рот заткнуть? Как святошам правда глаза колет? Они вам о покорностиЦеркви и властям болтают! Они чехов кацерами называют! А разве есть большеекацерство, чем извращать слово Божье по своему усмотрению? А ведь прелаты этоделают, искажая слово Христа. Разве нет? Может, возразите, монахи?

– Не возразят! Правда это! Правда!

На площадь с грохотом и топотом ворвались пешие алебардисты,загремели по брусчатке копыта конницы. Чернь заволновалась и подняла крик.Голиард исчез с телеги, будто его ветром сдуло.

– Там, там, – высмотрела его Вероника. – Заним, быстро…

Эмиссар крадучись проскочил за возами, скрылся в переулке.Они побежали за ним.

Он ждал их, скрывшись за углом. Схватил Ютту за плечо иприжал к стене, приставив нож к горлу. Вероника глухо крикнула, будучипридавленной сзади другим, в серой епанче, который, как из-под земли вырос заее спиной.

– Девушка? – заглянув под капюшон, эмиссарнесколько ослабил хватку. – Черт возьми! Вы девчата?

Он подал знак, тот, что был в епанче, ослабил ремень,которым душил Веронику. Это был совсем юноша, максимум шестнадцать лет.

– Что это вам вздумалось следить за мной? Говори, ибыстро!

– Мы ищем… – выдавила из себя Ютта. – Связи сгуситами…

– Что? – Он сжал зубы, а его нож снова оказалсявозле ее шеи. – Что такое?

– Мы убежали из монастыря, – повторила слабымголосом Ютта, отдавая себе отчет в том, что ее объяснения звучат не оченьправдоподобно. – Хотим добраться к гуситам. Мой… Мой жених… Среди гуситовесть мой жених…

Голиард отпустил ее. Отступил на шаг.

– Как его зовут?

– Рейне… Рейнмар из Белявы.

– Святая Клара, покровительница агитаторов… –глубоко вздохнул эмиссар. И схватился за голову.

– Ты Ютта Апольдовна, – с усилием промолвилон. – Я тебя нашел. Святой Иоанн, Креститель Господа нашего в водахиорданских! Святая Сесилия, покровительница музыкантов! Я нашел тебя! Я,Тибальд Рабе, наконец нашел тебя!

в которой не дается пощады, нет сострадания, нетпомилования. А лекарства и амулеты оказываются бессильны.

Город Кульмбах горел. Возвышающийся над ним замокПлассенбург, который сироткам взять так и не удалось, был сейчас похож накорабль, плывущий среди моря огня, вздымаясь над порывистыми волнами пламени.

Сначала, когда они подъезжали, Рейневан не собиралсяконтактировать с Сиротками, он побаивался, что память о Смиле Пульпане иконфликте с находским контингентом попрежнему среди них жива, что невзирая неблагосколонное к нему расположение Прокопа и гейтманов Табора, он можетстолкнуться с неприязнью со стороны Сироток. Проповедники Сироток во главе сПрокоупеком то и дело обвиняли его в чародействе и распространяли мнение, чтоон может быть провокатором. Поэтому Рейневан решил обойти Кульмбах широкойдугой и ехать прямо на Байрот.

Судьба перечеркнула эти планы. Объезжая город, которыйштурмовали Сиротки, они нарвались на сильный конный разъезд, которомупоказались подозрительными. Разъяснения не помогли. Их арестовали и под вооруженнойохраной доставили в штаб Сироток. К огромному облегчению всей компании онивсё-таки попали на знакомых и дружелюбных гейтманов. Встретил их невозмутимыйкак всегда Ян Колда из Жампаха и их старый товарищ Бразда Ронович изКлинштейна.

Тем временем штурм закончился, Кульмбах был уже взят иразграблен, сейчас готовились к поджогам, по крышам уже метался красный петух,полз и поднимался в небо густой дым.

– Нет, – ответил на вопрос Колда. – Нет,Рейневан, Нет у меня никаких сведений ни о каких паннах. Да и откуда? Этовойна. То есть один большой кавардак, с которым уже нет возможности совладать.На восток от нас надвигается Табор, значит Прокоп и Кромешин, на запад от насвнутренние войска Краловца и пражское ополчение Зигмунта Манды. А между нами действуютсамостоятельные разъезды и отряды, рыщут банды, разрозненные группы, дезертиры…

Шарлей заскрипел зубами. Лицо Рейневана покрыла бледность.Бразда это видел.

– Если уж мы заговорили о бандах и разбойниках, быстровмешался он, – то, может, стоило бы им показать… Что ты скажешь, Ян?

– Можно.

Ближе к краю лагеря, среди доверху нагруженных трофеямителег, на просмоленном покрывале лежали шесть тел. Шесть трупов, очень сильнообезображенных. Пять из них, Рейневан просто обмер, были в остатках черных лати вооружения.

– Černi Jezdci,[306] показалКолда. – Černá Rota.[307] кое-что вам этоговорит, не так ли? К нам тоже дошли слухи о них. Но чтобы аж сюда, в Германию,за нами полезли?

Шарлей вопросительно посмотрел, показывая на шестой труп. Нанем была обычная одежда. А голова почти полностью сожженная. Как будто бы еесунули в печь и долго там держали.

– Ну да, конечно, – проглотил слюну Бразда. –Черные, получается, шли за нами почти от переправы. То и дело пропадал какой-топатруль, а потом мы находили их зарезанными. И одного всегда на дереве.Повешенного за ноги. Над огнем. Допрашивали, наверное. А с головой в огнескажешь… Всё скажешь…

Ян Колда харкнул, сплюнул.

– В конце концов нам это надоело, – сказалон. – И мы устроили засаду. Напали на них, но они вырвались, только этипять нам достались. Что они здесь ищут, Рейневан? О чем выспрашивают, палялюдей огнем? Что ты об этом можешь нам сказать?

– Ничего. Потому что я очень спешу.