Лестер зажег свет на крыльце и прошел к машине. Может быть,она оставила записку? Он почти спустился со ступенек и замер. Записка, в самомделе, была оставлена. Она была написана размашистым почерком по ветровомустеклу ярко-розовой краской из пульверизатора, по всей видимости позаимствованногоиз его же гаража:

ОТПРАВЛЯЙСЯ К ЧЕРТЯМ СОБАЧЬИМ, ЛЖИВАЯ СКОТИНА

Лестер стоял на ступеньках, снова и снова перечитываяпослание своей невесты. В чем дело? Может быть, Сэлли решила, что он отправилсяна озеро Обурн, чтобы повеселиться с легкомысленными девицами? Это былаединственная мысль, которая казалась в такой ситуации достаточно логичной.

Он вернулся в дом и позвонил Сэлли. Выслушал никак не менеедвадцати гудков, но к телефону так никто и не подошел.

10

Сэлли предполагала, что он позвонит, и попросила разрешенияпереночевать у своей подруги Ирен Лютьенс. Ирен, чуть ни выпрыгивая отлюбопытства из трусиков, сказала: да, конечно, о чем речь! Сэлли была такподавлена чем-то, что выглядела отвратительно. И вовсе не казалась хорошенькой.Ирен не верила своим глазам, но все было именно так.

Сэлли со своей стороны не имела ни малейшего намерениясообщать Ирен или кому бы то ни было еще о том, что случилось. Слишком это былоужасно, слишком стыдно. Она унесет тайну с собой в могилу. Более получаса онакатегорически отказывалась отвечать на вопросы подруги, а потом вся историявылилась из нее вместе с горючими слезами. Ирен обнимала подругу и слушала сшироко раскрытыми глазами.

– Ничего, Сэлли, – уговаривала Ирен, баюкая подругу,поглаживая ее по спине и плечам. – Ничего. Даже если этот сукин сын тебя нелюбит, то помни – ты не лишена Господней любви. И я люблю тебя. И преподобныйРоуз. И уж ты не откажешь себе в удовольствии показать этому негодяю, укоторого сплошные мускулы вместо извилин и сердца, где раки зимуют.

Сэлли всхлипнула и кивнула, а подружка утешала ее как могла.Ирен не могла дождаться наступления утра, чтобы обзвонить всех остальных своихподруг. Они просто чокнутся! Ирен сочувствовала Сэлли, жалела ее, но в то жевремя радовалась, что так случилось. Уж слишком она хорошенькая и чересчурсвятая. Разве не приятно увидеть, как все разом рухнуло у нее под ногами?

А Лестер самый симпатичный парень в приходе. Если они сСэлли и в самом деле порвали, то почему бы ему не обратить внимание на нее,Ирен? «Он иногда на меня поглядывает, – думала она, – словно пытается угадать,какое на мне белье… так что вполне возможно…».

– Я чувствую себя так ужасно, – рыдала Сэлли. – Как будтовся в грязиииии?..

– Конечно, еще бы, – ворковала Ирен, продолжая поглаживатьподругу. У тебя уже нет этого письма и фотографии, да?

– Я сожгла их! – глухо крикнула Сэлли, уткнувшись в грудьИрен, и содрогнулась от новой волны безутешного горя.

– Конечно, сожгла, – бормотала Ирен. – Именно так ты идолжна была поступить.

«А все же могла бы и подождать, пока я хоть одним глазкомвзгляну, дура набитая», – думала она при этом.

Сэлли провела ночь в доме Ирен, в комнате для гостей, ноглаз не сомкнула. Слезы высохли и, глядя в темноту сухими и горячими глазами,она представляла себе картины одна страшнее другой, картины собственнойжестокой, но приносящей несказанное удовлетворение мести, лелеяла и взращиваламечты о реванше, знакомые и понятные тем, кто пережил полную и глубокуюуверенность в себе и был в результате обманут любимым.

1

Первый покупатель мистера Гонта из тех, что «попредварительной договоренности», появился ровно в восемь часов утра во вторник.Это была Люсиль Данэм, официантка из закусочной У Нэн. Черный глубокий блескжемчужин в витрине Нужных Вещей отозвался в душе неожиданной для нее самойболью. Она понимала, что не сможет купить такую дорогую вещь, не сможетникогда, до конца своей жизни. Уж во всяком случае, не на ту зарплату, которуювыдавала ей скряга Нэн Робертс. И тем не менее, когда мистер Гонт предложил ейпереговорить на этот предмет наедине, чтобы за спиной не торчало, как говорится,полгорода, она клюнула на предложение, как клюет голодная рыба насоблазнительную приманку.

Из Нужных Вещей она вышла в двадцать минут девятого свыражением полного счастья на лице. Черный жемчуг она купила за неправдоподобномизерную цену в тридцать восемь долларов и пятьдесят центов. И к тому жепообещала разыграть, совершенно безобидно конечно, надутого баптистскогопроповедника Вильяма Роуза. «Разве это работа, – думала Люсиль, – это простоудовольствие». Мерзкий ходячий сборник библейских цитат ни разу в жизни не далей на чай ни цента. Послушная прихожанка методистской церкви, никогда даже непомышлявшая о том, чтобы покрутить хвостом в залихватских ритмах буги натанцульках по субботним вечерам, была твердо уверена, что вознаграждение ждетна небесах; знает ли преподобный Роуз, частенько думала она, что Господь учитдавать, а не брать?

Ну что ж, она теперь его слегка проучит… не принеся при этомникакого серьезного ущерба, как заверил мистер Гонт.

Вышеупомянутый джентльмен смотрел ей вслед из окна и милоулыбался.

Ему предстоял трудный день, невероятно утомительный –встречи чуть ни каждые полчаса и множество необходимых телефонных разговоров.Для грядущего празднества почти все было готово, осталось всего несколькодеталей и можно запускать фейерверк. Как всегда в такой период, где бы то нибыло – в Ливане, в Анкаре, в западных провинциях Канады и здесь, в Хиксвилле,США ему не хватало двадцати четырех часов в сутки. И все же цель оправдываетсредства, любишь кататься – люби и саночки возить, что посеешь, то и пожнешь и…

…и к тому же его старые глаза не подводили: втораясегодняшняя посетительница, Иветт Гендрон, торопилась на встречу с ним,направляясь в сторону зеленого навеса.

– Трудный, трудный, трудный день, – бормотал мистер Гонт,раздвигая губы в приветливой улыбке.

2

Алан Пэнгборн появился в конторе в половине девятого, ктелефонному аппарату уже была приклеена записка. Генри Пейтон из полиции штатазвонил без пятнадцати восемь и просил перезвонить. Прижав трубку плечом к уху,Алан нажал кнопку автоматической связи с Оксфордским полицейским управлением.Из верхнего ящика стола он достал четыре доллара монетами.

– Привет, Алан, – сказал Генри. – Боюсь, должен тебесообщить неприятные известия по поводу твоего двойного убийства.

– Оказывается, это убийство уже мое, – проворчал Алан и сжалруку с монетами в кулак. А когда разжал, на ладони осталось три монеты. Оноткинулся на спинку кресла и положил ноги на стол. – Значит, новости,действительно, не из приятных.