Я не хочу портить вам Рождество. Скажем, на второй деньрождественской недели, да? Или еще днем позже, как хотите. Приезжайте, и мытогда все обсудим. Не бойтесь, я до этого не умру!

Он положил трубку и посмотрел по очереди на всех восьмерых,находящихся в комнате. Потом засмеялся и сказал:

– Вы все с виду такие настороженные! Что случилось?

– Ты велел позвать нас, отец... – начал было Альфред, ноСимеон тотчас перебил его:

– Да, верно. Но отнюдь не на степенный семейный совет! Яустал и не хотел бы никого видеть вечером. Собираюсь рано лечь, чтобы хорошовыспаться и к завтрашнему празднику быть свежим. Великое дело -

Рождество! Оно придает людям чувство близости друг к другу,не правда ли, Магдалена?

Магдалена Ли вздрогнула от неожиданности. Ее глуповатыймаленький ротик открылся и закрылся снова. Затем она сказала:

– О да!

– Ты ведь жила с отставным морским офицером, – продолжал темвременем старый Ли, – с твоим отцом. Он, наверное, не мог устроить для тебянастоящего рождественского праздника, а? Для этого нужно иметь большую семью!

– Да, конечно... да, наверное.

Взгляд Симеона скользнул с нее на Джорджа.

– Мне не хотелось бы говорить о неприятном, но я боюсь,Джордж, что придется слегка уменьшить ту сумму, которую я регулярно посылаютебе. Расходы по дому у меня в будущем, видимо, сильно возрастут, ведь насздесь станет больше.

Джордж побагровел:

– Отец, ты не сделаешь этого!

– Ты так считаешь?!

– Мои расходы очень велики. Я уже сейчас порой не знаю, каксвести концы с концами. Приходится экономить на всем.

– Предоставь экономить своей жене, – с улыбкой посоветовалстарый Ли. – Женщины умеют это делать. Им иногда приходят в голову такие идеи,какие мужчинам никогда на ум не придут. Например, они решат, что смогут самишить себе платья. Моя жена все делала своими руками – была очень большаяискусница. Хорошая она была жена, в самом деле, только скучная...

Дейвид подскочил:

– Моя мать...

– Сядь! – сказал Симеон грубо. – У твоей матери было заячьесердце и куриные мозги! Полагаю, что ты унаследовал от нее и то, и другое.

Он вдруг встал. На щеках его выступили красные пятна, голосзвучал громко и резко:

– Никто из вас здесь не стоит ни гроша! Ни один! Я по горлосыт всеми вами! Все вы слабаки – глупые слабаки! Одна Пилар стоит больше, чемдвое из вас, вместе взятых. Клянусь богом, что где-нибудь в этом мире у меняесть сын лучше, чем вы, хоть он и не родился в законном браке!

– Ну, это уж слишком, отец! – воскликнул Гарри. Он тожевскочил с места. По его лицу, обычно веселому, разлилась краска гнева.

– То же самое я могу сказать и тебе! – заорал на негоСимеон. – Сам-то ты что делал все это время? Постоянно клянчил у меня деньги!Со всех концов света просил подаяния. Нет, я повторяю еще раз: я сыт по горловсеми вами! Вон отсюда!

Старый Ли опустился в кресло. Медленно, один за другим егодети покидали комнату. Джордж был красным и ошарашенным, Магдалена тожевыглядела испуганной, Дейвид был бледен как смерть и дрожал, Гарри высокодержал голову, а Альфред брел неизвестно куда, вышагивая, как лунатик. Лидияшла за ним, уверенная в себе и женственная, как обычно. Только Хильдаостановилась у порога и затем вернулась к свекру. В том, как спокойно инеподвижно она встала перед его креслом, было что-то зловещее.

– Когда пришло твое письмо, – сказала она, – я действительноповерила, что там написана правда – ты хочешь собрать вокруг себя на Рождествовсю свою семью. Поэтому я и уговорила Дейвида приехать. Но ты захотел собратьсвоих детей только для того, чтобы выдрать всех за уши, не так ли? Один богзнает, что ты нашел в этом приятного.

Симеон хихикнул.

– Знаешь, я с некоторых пор приобрел особое чувство юмора. Иотнюдь не требую, чтобы мой юмор понимали. Достаточно того, что мои шуткинравятся мне самому.

Поскольку она не ответила, Симеон вдруг забеспокоился.

– Ну, что ты на это скажешь? – спросил он в упор.

– Я боюсь, – она запнулась.

– Чего ты боишься?.. Меня?

– Нет, я боюсь за тебя, – ответила она и, как судья, которыйтолько что огласил приговор, повернулась и величественно удалилась из комнаты.

Симеон уставился на дверь, через которую она вышла. Затемвстал и поковылял к сейфу, бормоча:

– Лучше на вас поглядим, мои прекрасные...

***

Примерно без пятнадцати восемь зазвенел звонок у входа.Трессильян открыл. Когда он вернулся в каморку у кухни, там стоял Хорбюри скофейной чашкой на подносе.

– Кто это был? – спросил Хорбюри.

– Инспектор полиции Сагден. Эй, смотрите, осторожней!

Но чашка из рук Хорбюри уже упала на пол и разлетеласьвдребезги.

– Ну ты посмотри! – запричитал Трессильян. – Одиннадцать летпользуемся этим сервизом, я всегда сам мыл его и не разбил ни одной чашки! Астоит вам только прикоснуться к чему-нибудь, чего вам вообще касаться неследовало бы, как непременно что-то происходит!

– Мне очень жаль, мистер Трессильян, – извинился Хорбюри. Налбу у него выступили крупные капли пота. – Сам не понимаю, как это моглослучиться. Скажите, а полицейский инспектор предупреждал заранее, что придет?

– Да, мистер Сагден звонил. Слуга облизнул пересохшие губы:

– А что.. что он хотел?

– Он собирает пожертвования на полицейский дом для сирот. Яотнес книгу для записи пожертвований наверх мистеру Ли, но он велел мнепопросить мистера Сагдена подняться к нему и принести им шерри.

– Сплошное попрошайничество в это время года, – заметилХорбюри. – А старый черт щедр, это надо признать, несмотря на некоторые егонедостатки.

– Мистер Ли с давних пор очень щедр, – ответил Трессильян сдостоинством.

– Да, это его лучшая сторона, – согласился Хорбюри. – Ну, япойду.

– В кино?

– Вероятно. Бай-бай, мистер Трессильян.

Он вышел через дверь, которая вела в комнату для прислуги.

Трессильян посмотрел на стенные часы. Затем отправился встоловую и положил на каждую салфетку по булочке. Бросив на длинный столпоследний оценивающий взгляд, он подошел к гонгу и позвонил.